Я, Великий И Ужасный (СИ)

Увидев Сонаваралингу-таки с дымящейся чашкой, сидевший с краю парень-бунса быстро двинул стопку бумаг на одну сторону занимаемого им столика. Я осторожно поставил свою ношу, поблагодарив: "Спасибо Укухе". И потихоньку прихлёбывая суп, следил за тем, как обученные грамоте ребята записывают за "знающими людьми" истории про разные судебные прецеденты, решения вождей по тем или иным вопросам и обычаи, которые можно отнести к сфере права. Здесь сейчас напряжённо трудились три пары, состоявших из писца и рассказчика каждая. Ещё двое бывших заложников занимались тем же самым в Тенуке.

В планах было откомандировать ребят после завершения работы в Мар-Хоне и столице в Хопо-Ласу к Раминакуитаки, чтобы они зафиксировали и тамошние нормы да правила. Впрочем, до этого ещё далеко — пока что даже занесению на бумагу с папирусом того, по каким принципам судят в Текоке, Хоне и Вэе, конца-краю не видно. А по хорошему, нужно описать юридическую практику и обычаи по всему острову — чтобы потом хорошенько проанализировать и выработать общие для всего государства законы. Увы, видать, придётся составлять первые пробные Кодексы на основе обобщения обычного права трёх ил четырёх областей.

Подвигла меня затеять законотворческую деятельность обнаруженная разноголосица в юридической сфере: разбирая споры и конфликты между папуасами, каждый староста или "сильный муж" решал по-своему, в меру собственных знаний обычаев и личных представлений о справедливости. Потому судебная практика поражала разбросом в принимаемых решениях — от штрафа в размере полугодового урожая за мелкую кражу до нескольких ракушек за сожжённую хижину со всем имуществом.

Беглое знакомство с тем, чего моя "канцелярия" успела уже зафиксировать в письменном виде, хватило, чтобы понять: никакого "просвещённого" законодательства в европейском ключе внедрить среди туземцев не получится. В лучшем случае удастся кодифицировать имеющееся нагромождение обычаев и прецедентов, привести их к некоему общему знаменателю, который можно распространить на весь остров, да попробовать убрать в будущих писаных законах самую вопиющую дикость. Хотя последнее будет ох как трудно — так что в папуасском УК предвижу статьи за колдовство, зато изнасилование будет проходить у нас в качестве административного проступка.

От не очень весёлых размышлений о проблемах законотворчества в условиях перехода от каменного века к бронзовому мои мысли вновь перескочили на недавний "круглый стол" с участием всех причастных к оловянной торговле.

Вопреки первоначальным опасениям, разговор получился достаточно деловой и конструктивный. Вначале, конечно, вохейцы с тагирийцами устроили ор — да такой, что слышно был, наверное, на улице. Но потом быстро успокоились и принялись считать прибыли и убытки — с вои собственные, и друг у друга. Делали это они по профессиональному чётко и быстро. Я временами просто не успевал за скоростью математических операций, совершаемых с помощью устройства, отдалённо напоминающего деревянные счёты, стоявшие в каждом советском магазине. Но обе группы купцов нисколько не путались и не сбивались. В общем: "Но капитан был в математике горазд. Он чегой-то там сложил, потом умножил, подытожил…." Садиться в тюрьму, как герою песни Высоцкого, правда, никому не пришлось.

Договорились просто, что мы вернём разницу между стоимостью привезённого в этот раз олова и суммой взятых "чёрными" расписок с погашением на Икутне и Тоуте, "как только сможем" — с выплатой тех процентов, под которые бумаги выдали ростовщики в Тсонго-Шобе. Мой долг за перевозку телят тагирийцы, так уж и быть, согласились забрать жемчугом — не забыв при этом попенять на его качество, и всем своим видом показывая, что оказывают небывалую милость.

В итоге после всех расчётов, выходило: бумаги, врученные в руки Хиштты, как главного ответственного по контактам с менялами на берегах Шщукабы, должны превратиться в восемь тысяч триста сорок "повелителей". Из которых четыре тысячи сто пятьдесят нужно сразу отдать тем же самым менялам. Семь сотен и четыре десятка вернуть в следующем сезоне тагирийцам. Тысячу сто монет потратить на выкуп кораблей на тоутской верфи. Итого "Оловянной компании" остаётся две тысячи триста пятьдесят портретов Тишпшок-Шшивоя.