Я вернулась, Господи! (сборник)

День сегодня у Николая Петровича предстоял суматошный и хлопотный. Из Австрии прилетал представитель очень крупной и престижной фирмы. Уже несколько недель Николай Петрович вел с ним переговоры о необходимости заключить контракт на поставку дорогостоящего оборудования, производством которого и занималось предприятие, принадлежащее ему, то есть Николаю Арепьеву.

В бизнесе Николай Петрович не один год, как говорится, тертый калач. За это время пришлось провести множество важных переговоров, подписывать нужные договоры, улыбаться, хитрить, порой обманывать. Постепенно привык, пообтерся, заматерел, научился приспосабливаться. Но вот перед этой встречей волновался, как никогда. Может быть, потому, что придавал ей особенное значение, а возможно, и оттого, что клиент попался упертый, очень умный и хитрый. Требовал долговременные гарантии, пытался сбить цену, придирался к каждой мелочи. Наконец консенсус был достигнут, и вот сегодня предстояло подписать столь необходимые Николаю Петровичу и его фирме с броским названием «Гермес» бумаги.

Сколько ни пытался Николай Петрович взять себя в руки — нервничал отчаянно. С утра накричал на жену, строго отчитал водителя за то, что автомобиль до сих в ремонте и ему придется в столь ответственный день добираться до офиса на общественном транспорте.

— Николай Петрович, — оправдывался Сергей, — так ведь поломка серьезная. За один день не управились в автосервисе.

— Бездельники! — в сердцах рявкнул Николай Петрович, хотя и понимал, что аккуратный и дотошный в плане обслуживания машины водитель здесь не виноват.

— Вызови такси и не делай из этого проблему, — обиженно проговорила жена.

— Доберусь как-нибудь, — бросил на ходу Николай Петрович и, в последний раз поправив галстук и проведя рукой по редеющим седым волосам, вышел из дома.

Был он человеком привычки и педантом до мозга костей. Он надолго привязывался к людям, вещам и действиям. Вот и теперь понимал, что ему легче доехать до работы на метро, чем сесть рядом с незнакомым водителем. К тому же из-за бесчисленных московских пробок добраться куда-либо быстрее и легче именно на общественном транспорте. С этим Николай Петрович внутренне соглашался, но вот статусность не позволяла. Оттого и сердился, раздражаясь по пустякам.

Он вышел на «Курской», проходя в подземном переходе мимо многочисленных палаток, брезгливо поморщился. Николай Петрович покосился на дородную женщину в широком цветном платье, аппетитно жующую поджаристый пирожок, и еще больше скривился.

На улице глаза резануло раннее солнце. Глаза сразу заслезились, пришлось доставать платок. Остановившись на краю тротуара, Николай Петрович заметил на другой стороне улицы автобус, рядом с которым толпились плохо одетые люди.

«Благодетели, бомжей кормят, — со злостью подумал Арепьев, — развелось тут спиногрызов».

— Командир, — тронул его кто-то за рукав, — на пивко не подкинешь?

Николай Петрович резко обернулся. Перед ним стоял заросший мужик неопределенного возраста. Темно-коричневый пиджак был надет прямо на голое тело. На ярком солнышке выделялись сальные пятна, въевшиеся в ткань. Грязные джинсы и рваные кроссовки довершали наряд. Давно не мытые патлатые волосы свисали на лоб, оставляя открытыми только остро сверкающие, постреливающие весельем глаза.

— Я по пятницам не подаю, — ответил Арепьев классической фразой, зло поджав губы.

— Денек сегодня жаркий будет, — не отставал мужик. — Может, кинешь все-таки, — хриплый, словно надтреснутый его голос показался Арепьеву знакомым, да и взгляд с каким-то шалым, бесшабашным прищуром будто тоже где-то уже видел Николай Петрович.

Он вытащил бумажник, достал оттуда стольник, но потом, подумав, заменил пятидесятирублевой бумажкой. Стараясь не касаться протянутой ладони, отдал ее оборванцу и заспешил прочь.

— Спасибо, командир, — догнал его веселый возглас, и вновь Николаю Петровичу почудилось что-то близкое в этой интонации.

— Тамбовский волк тебе командир, — процедил сквозь зубы Арепьев, стараясь отделаться от мысли, что знает этого человека. Хотя откуда? Знакомых подобного рода не было никогда у Николая Петровича, и даже все друзья молодости были в то время вполне успешными людьми. Что стало со многими из них, Арепьев не знал, но не допускал мысли, что кто-то мог так опуститься.

Однако раздумья одолевали. Все-таки зацепил Николая Петровича этот шалый, с искорками взгляд. Только один человек мог так вот улыбаться — одними глазами — и в любой ситуации не терял присутствия духа. Николай Петрович остановился, словно споткнулся на ровном месте. Мишка? Мишка!