Я вернулась, Господи! (сборник)

И сразу исчез знакомый московский пейзаж, и горы обступили со всех сторон Арепьева. Выжженная афганская земля похрустывала под ногами. Пот застилал глаза, песок скрипел на зубах, и нестерпимо хотелось пить. Их батальон держал оборону в Машхадском ущелье. Бой начался ночью, и со всех высоток на советские части обрушился кинжальный огонь душманов.

— Ну, Колян, держись, — зло крикнул Мишка, его дружок с первых дней войны. Попали в Афган они в одно время, вместе проходили спешное обучение и вместе получили боевое крещение в первом бою.

Мишка задрал к небу пыльное лицо и перекрестился.

— Господи, помогай! — прошептал.

— Верующий, что ли? — удивился лежащий рядом на каменистой земле молоденький боец.

— Ага, — весело откликнулся Мишка, подмигивая, — бабка приучила.

— А комсомолец как же? — паренек кивнул на приколотый к афганке комсомольский значок.

— Одно другому не мешает, — усмехнулся Мишка. — Бабуля объясняла: ты, внучок, главное в Бога верь, а эти комсомолы — все временное, а Бог вечен.

Николай тоже улыбнулся на слова друга. Об отношении друга к религии он знал, да и Мишка не скрывал никогда своей веры: в бой всегда ходил с молитвой, на его груди висел крестик, а в вещмешке лежала бережно завернутая в целлофан иконка Спасителя.

— Бабуля дала, — охотно объяснял Мишка любопытствующим. — С ней, говорит, тебя ни одна пуля не возьмет.

Кто-то одобрительно кивал, кто-то сомневался, но Мишка и правда до сих пор ходил целым и невредимым, выбираясь живым из самых кровопролитных операций.

В этот раз, видимо, попали они крепко. Мишка, извиваясь вьюном, исчез в ночи, потом спустя некоторое время появился вновь.

— Батя сказал, духи радиостанцию разбомбили, связи нет, — сообщил он другу с перекошенным от злости лицом, но глаза полыхали бесшабашным весельем. — А значит, подмоги не жди.

Потом наступил ад. Огонь, высекая камни из скал, градом сыпался на бойцов. Кругом стоны раненых и ожесточенные крики сражающихся. Николай потерял счет времени. Стрелял, не выпуская автомат из рук, все время чувствуя рядом с собой Мишкино плечо.

Пуля достала его уже на рассвете. Чиркнула по затылку, опалив кепку-ушанку. Николай ткнулся головой в камни и затих.

— Духи прорвались, — услышал он последние слова Мишки и провалился в черную пустоту.

Очнулся, когда почувствовал на сухих потрескавшихся губах вкус теплой, почти горячей воды. Серый рассвет вплывал в ущелье, звенящая тишина давила на уши, перед глазами качалась кровавая пелена.

— Колька, очнулся. Слава Богу, — услышал он знакомый хрипловатый шепот. — Лежи тихо. Кут духи наших добивают. А я тебя за камни затащил.

Мишка склонился над другом, закрывая его своей грудью, и Николай почувствовал, как на его лицо упали редкие горячие капли. Впервые за все время войны Мишка плакал. Потом он долго тащил его по каменистому ущелью, и Николай сквозь забытье слышал, как друг шептал неведомые ему слова молитвы.

Друга Мишка все-таки дотащил и, прощаясь с ним у вертолета, вложил в ладонь маленькую иконку.

— Зачем? Себе оставь, — с трудом выдавил слова Николай.

— Возьми. Кебе еще до места надо добраться, Бог поможет. Я твою ушанку возьму на память. После войны найду тебя. Даже если не сразу. Кепка знаком будет, чтобы узнать друг друга. Встретимся и обменяемся тогда.

Соглашаясь с ним, Николай прикрыл глаза.