Я вернусь через тысячу лет. Книга 2

Я знал, что уже не усну, потому что явно что-то тревожное случилось на Центральном материке. Сейчас сбегать бы на реку, если бы Лу-у опять же по-детски не обижалась, когда я купаюсь без неё. Дважды так случалось — и я зарёкся. Куда угодно она меня легко отпускала, а вот на реку — это было выше её сил. Почему? Мог только догадываться. Может, опасалась, что какая-нибудь другая молодая красотка из купов составит мне там компанию и ради этого полностью обнажится? Женщины, вообще-то, часто ходили к реке — за водой, за рыбой, за кхетами. Случайных встреч могло быть немало. Ничем больше не удавалось мне объяснить такой каприз юной моей супруги.

Любое дело, за которое хотелось бы сейчас взяться, наверняка разбудило бы её. Всё, кроме чтения.

Проектор мы давно перенесли из вертолёта в палатку, а все микрофиши уложили в пакет под проектором на дне опустевшего контейнера. И в двух плёнках, которые предстояло в первый же визит на Материк вернуть Розите, оставалось ещё около десятка непрочитанных исторических новелл. Примерно на час тихого чтения. Пора всё-таки кончать книгу — первую книгу, прочитанную в новой моей жизни, которая для чтения куда как мало оборудована…

Одна из этих последних новелл запомнилась мне, кажется, до самого конца.

Итальянское золото

Историческая новелла

Сейчас уже можно об этом рассказать — столько лет пролетело! А раньше ни за что не пробилось бы в печать. Потому что совершенно достоверные события никак не укладывались в прокрустово логе идеологических догм.

Поведала эту историю дочка русского офицера, который создавал сразу после второй Мировой войны албанскую армию — из партизанских отрядов, спустившихся с гор, и полностью, без чьей-либо помощи, освободивших свою маленькую страну от итальянских оккупационных войск. Учились мы с этой дочкой — назовём её Валей! — в одной институтской группе редакторского факультета и были очень добрыми друзьями. Дважды ездила Валя к отцу в Албанию — на летние студенческие каникулы — и даже была шапочно знакома с главным героем этой печальной истории. Он как-то сказал ей:

— У вас слишком румяные щёки и слишком здоровый вид, чтобы вы могли понимать некоторые жизненные сложности. Жизнь вообще-то ужасна, и полное её понимание приходит только с годами и болезнями… Вы уж извините…

Говорили они на немецком, который Валя знала прилично. А собеседник её был итальянцем — блистательным профессором-хирургом. Его, как и многих других итальянских специалистов, задержал в Албании режим Энвера Ходжи, не отпускал на родину и вынуждал хоть в какой-то мере отрабатывать ущерб, нанесённый стране за годы итальянской оккупации. Длилась она, как известно из новейшей истории, шесть лет — с весны 1939 года, когда фашистская армия Муссолини оккупировала Албанию за три дня и, по сути, превратила Адриатику во внутреннее итальянское море. Разумеется, не «узкие» специалисты были в том виноваты, но расплачиваться пришлось им. Обычное дело…

Профессор «отрабатывал» нанесённый Албании ущерб вполне добросовестно. Все операции его были успешными, все пациенты быстро поднимались на ноги, и равных ему хирургов в Тиране не находилось. Потому и доверили ему — кроме оперирования самих итальянцев — ещё и «обслуживание» албанского руководства и крохотной советской колонии. В ней, впрочем, хирургических больных не отыскалось. Ибо в Тирану посылали только абсолютно здоровых людей. Как потом в космос…

В то же время сам профессор был болезненным, даже и на вид. Невысокий, тщедушный, черноволосый и лысоватый, с громадным лбом, грустными тёмными глазами и неизменной бледностью на лице, он как бы воплощал для Вали постоянно преодолеваемые физические страдания. В отличие от других итальянцев, обычно темпераментных, он медленно двигался, мало говорил, часто и надолго исчезал из виду. Похоже, болел. Вале он казался очень старым — ему было за сорок. И на контакты с кем-то шёл он неохотно.

Впрочем, последнего правила вынужденно придерживалась и сама Валя. Задолго до каждой поездки в Албанию вызывали Валю на Старую площадь, в ЦК партии, и наставляли, как надобно столичной комсомолке вести себя за границей. Второй разговор на эту тему был особенно жёстким, ибо в первой поездке Валя «провинилась»: в неё влюбился официант столовой, где обедали советские специалисты и их семьи. Валя об этой влюблённости и понятия не имела, но её робкие возражения тут же сломили вескими уликами — пачкой писем, которые отправлял ей из Тираны в Москву влюблённый официант.

Письма те были на итальянском, на коем Валя знала лишь «грацио, синьор» да «ариведерчи». Может, именно поэтому до адресата они не доходили — всё равно, мол, не поймёт! — а собирали их и дотошно изучали на Старой площади или поблизости — на Лубянке. Вероятно, они и сегодня хранятся в тамошних архивах второй половины сороковых годов.

Отец Вали в своих наставлениях был ещё более краток — по-военному:

— Здесь вокруг все — шпионы, — сказал он дочке ещё в первый приезд и в первый же день. — Соответственно себя и веди!

— Все без исключения? — изумилась Валя.