…Собрание шло не в школьном спортзале, как в первый раз, а в новеньком клубе. Рассчитан он был на пятьсот с небольшим мест, но, если расставить в проходах стулья из фойе, все усядутся. И уселись. И даже места с краю оставались — для припозднившихся.
Розита вошла одной из последних, долго стояла возле сцены, обводя зал взглядом. Кого-то явно искала. Оказалось — меня. Подошла, подумала и, не решившись разделить меня с мамой, спросила сидевшего рядом Бруно:
— Тебе не всё равно, с какого бока от Изольды сидеть?
— Всё равно! — ошалело ответил Бруно. Он явно растерялся.
— Тогда перекинься, пожалуйста, на соседнее кресло. Дай и мне потереться возле Сандро.
Она была верна прежней своей причёске — с чёлочкой, закрывающей высокий лоб. Видно, нехитрая эта конструкция на голове требовала меньше времени.
Села Розита рядышком, плотненько, и я боком ощутил её упругое тёплое тело. И дрожь пробежала… А когда утихла, я вспомнил про две микрофиши с историческими новеллами, которые лежали в кармане. Отдал их с положенной благодарностью и тихо поинтересовался:
— Ты хоть счастлива на своём пути?
Не надо было, конечно, спрашивать! Но не удержался…
— Так себе… — Розита криво усмехнулась. — А ты?
— Тоже так себе.
— Давай как-нибудь сбежимся в Нефти?
Я задохнулся. Ком к горлу подступил. Не мог сказать ни «да», ни «нет».
Она поглядела на меня искоса, мгновенно всё поняла и легко погладила мои сразу похолодевшие пальцы.
— Не волнуйся. Я пошутила.
«Как кошка с мышью играет», — подумал я. Но почувствовал вдруг, что не всё ещё умерло, не всё убито. Что-то шевелится… Нужно ли только мне это «что-то»? Сейчас не решить…
Собрание вели три командира: Михаил Тушин, Фёдор Красный и Пьер Эрвин.
Рядом с крупным седогривым и громкоголосым Фёдором тихий невысокий и лысый Пьер обычно казался незаметным. У каждого из них были чёткие функции на корабле. Фёдор — пилот, и отвечал за навигацию. Пьер — инженер, и отвечал за технику. Тут пересечений не возникало. Но все знали, что мысли Пьера часто озвучивает Фёдор. У него это получалось эффектнее. Хотя, впрочем, и своих мыслей хватало… Именно Фёдор и взял на себя начало собрания — краткий обзор того, что успели сделать на планете астронавты нашего корабля. Роль наша получалась внушительной — даже при самом пунктирном перечислении.
— Однако есть и проблемы. — Фёдор вздохнул. — Сегодня все ощутили это с печалью… О самых острых вызвался первым сказать Верхов.
Когда откуда-то сзади Женька пошёл к трибуне, Розита прижалась ко мне, положила мою руку на подлокотник кресла, прикрыла своей и стала тихонько поглаживать, словно успокаивая меня. Это было приятно, и я не рыпался, хотя успокаивать меня не требовалось. Поглаживала же Розита все те минуты, которые Женька простоял на трибуне.
А он, понятно, отыскал меня взглядом, заметил поглаживания Розиты, и лицо его потемнело прямо на глазах. Постепенно он стал запинаться, путаться, и явно думал уже не только о том, о чём говорил.
Похоже, этого Розита и добивалась: дразнила, чтоб вспыхнул, разозлился и наговорил либо лишнего, либо что-нибудь не то.
Однако главное у него было продумано, отрепетировано, и тут он не сбился.
— Я с самого начала был против того, чтобы брать пленников-урумту, — признался он. — Это я особо хочу подчеркнуть, и это могут подтвердить все члены Совета. Я был против прежде всего потому, что нарушались права личности. Усыпить, увезти неведомо куда и начать воспитывать на свой лад… Почти рабовладельческие замашки! Но победил компьютерный вариант. Компьютер у нас оказался сильнее человека. Мне, как электронщику, это особенно обидно… Не было бы у нас этих пленников, жил бы Марат! А так всех потеряли! — Он махнул рукой. — И теперь заново надо начинать всё и с племенем ра и с племенем урумту…
Насчёт племени ра он был, конечно, прав. Насчёт племени урумту то ли был не в курсе последних событий, то ли притворялся, что не в курсе.
— Повторять сказанное по радио не хочется, — объявил Женька. — Все, наверное, слышали. Но ещё одну мысль хочу вынести на ваш суд… Все наши корабли представлены в Совете одинаково: два командира и два астронавта. А корабли — разные. В первом — двести, во втором — четыреста, а в нашем — шестьсот астронавтов. Следовательно, мы — как бы самые неравноправные. Пока мы оставались новичками, всё было понятно. Но теперь-то мы не новички! Только что наш командир это прекрасно обосновал! А уж тем более — ребята со второго корабля. Их-то, как говорится, за что?.. Не стоит ли пересмотреть этот принцип?
— Не стоит! — с места отозвался Бруно. — Если Верхов кончил, дайте мне слово!
Широкими шагами он прошёл к трибуне и повторил: