Я везучий. Вспоминаю, улыбаюсь, немного грущу

Появление нашего дуэта на телевидении началось с приглашений на «Огоньки» и в «Утреннюю почту» в качестве ведущих:

— Александр Анатольевич, объясните мне, чем отличается прямой эфир от записи? Ведь говорят же все равно одно и то же.

— Михал Михалыч, не прикидывайтесь. Вот что говорят ваши друзья после вашего выступления на голубом экране?

— Как тебе не стыдно!?

— В-о-о-т. И что вы отвечаете?

— Я отвечаю, что все это потому, что самое смешное и острое у меня «вырезали».

— Вот видите. А в прямом эфире сразу видно, что «вырезать» из вас нечего.

Тогдашняя цензура не пропускала пошлость, извращения и грязь на экран, но взамен требовала достойный интеллектуальный высокохудожественный материал.

Когда мы в «Утренней почте» читали письма от телезрителей, выглядело это так:

— Александр Анатольевич?

— Ау?

— Вот телезрители спрашивают: Новый год — это мужской или женский праздник?

— Конечно, женский.

— А почему?

— Потому что в этот день женщины варят, жарят, режут, шинкуют, в общем, готовят. И это для них большой праздник.

— А мужчины что делают?

— А мужчины больше сильны в теории.

— А на практике?

— А на практике они тоже больше сильны… в теории.

Вместе с телезрителями мы включались и в спортивное движение:

— Куда это вы рванули, Михал Михалыч?

— Да вот захотелось вперед, с ветерком. Правда, правая нога болит.

— Это старость.

Невозмутимые, строгие лица юмористов-джентльменов — визитная карточка дуэта

— Не думаю. Левая нога — ровесница правой, однако же не болит.

Или на фоне ритмической гимнастики:

— Кстати, Михал Михалыч, телезрители спрашивают: «Как и из чего сделать форму для ритмической гимнастики?»

— Я думаю, лучше будет перешить из формы для аэробики.

— Логично. Кстати, вы держите спортивную форму?

— Держу.

— Где?

— В чемоданчике на шкафу.

Вот так, легко и ненавязчиво. Конечно, сейчас юмор перестал быть художественным, тонким и изящным. В моде юмор тупой, тупой и еще тупее. Рассмешить любым способом — вот что стало приоритетом. Это называется оболваниванием и напоминает ситуацию с французскими комедиями с участием Луи де Фюнеса или группы «Шарло», невероятно забавлявших подростков 70-х, сегодня же того, кто надумает пересмотреть это кино, ожидает жуткое разочарование. (Фильмы же Гайдая, Рязанова, Данелии, Бирмана живы и пересматриваются с наслаждением по сей день.) Или другая крайность: обличение пороков с такой злостью, которая сокрушает помимо гнилых трухлявых деревьев и молодые перспективные саженцы. Ужасно, когда сатирик превращается в ядовитую змею, изрыгающую в зал массы желчи, тем самым ну никак не сея доброе. Публика смеется, но страшен тот смех… Полная деградация, как в первом, так и во втором случае. И думается, что мы старались сохранить лучшее, что со времен «капустников» нас окружали добрые, веселые, сильные духом личности, такие как Михаил Жаров, Леонид Утесов, Клавдия Шульженко, Марк Бернес, Илья Набатов, Ростислав Плятт. Они не стали пошлыми по той же причине. Кто-то сверху даже говорил, что их юмор понимает только жидкая прослойка старой интеллигенции. Думаю, это и близорукость, и элементарная зависть. Мы с Ширвиндтом любим повторять: нас никто не любит… кроме народа. А это главное.

В спектакле «Привет от Цюрупы» (1999)

У нас на протяжении лет, конечно же, выработались свои собственные клише, и эти наработки мы используем с успехом. Например, наша давнишняя миниатюра еще со времен юбилеев Утесова, Жарова, Богословского, где я пою якобы по-английски, а Шура переводит. Наш добрый друг, Виктор Суходрев, личный переводчик Хрущева, Брежнева и Горбачева, как-то пригласил нас выступить на вечере, организованном для иностранных посольств, поэтому дипломатов было предостаточно.

И вот мы вышли. Ширвиндт, как всегда: «Дорогие друзья, к нам сегодня приехал…» — и т. д. И выхожу я и начинаю петь. Я не знаю ни слова по-английски, но поймал мелодику, и выглядело все это очень правдоподобно. Практически ползала дипкорпуса напрягались, безуспешно настраивая слуховые аппараты, но никто не мог понять ни единого слова. Эффект был потрясающим. Сосед Суходрева спросил у того: «А на каком языке поет товарисч? Похоже на древнедатский диалект». Что ответил Суходрев, не помню, но для признания артиста этого было достаточно.

Потом мы часто использовали такую форму «Переводчик» для других выступлений, как, скажем, на юбилее училища имени Щукина в 1981 году, когда собрались многие бывшие выпускники разных лет и педагоги. Вели вечер тоже бывшие щукинцы — Андрей Миронов и Евгения Симонова. Шура пригласил якобы известного театроведа, приехавшего с далеких Мазарских островов, чтобы поздравить их училище с юбилеем. Этого театроведа играл я.