Я везучий. Вспоминаю, улыбаюсь, немного грущу

А если серьезно, то и поступали в Щуку, и ее заканчивали, и начинали работать в театре мы почти одновременно, вот с этим гандикапом в два года. В юности это действительно значительный отрыв. Когда ты на первом курсе, а он в девятом классе, то он действительно говно, а ты человек. В институте, когда я на третьем курсе, а он на первом, диспозиция опять же не меняется — я человек, а он говно. Когда ты уже играешь в Ленкоме, а он все еще чему-то учится, та же конфигурация фигур. И так, казалось бы, будет всю жизнь. Но постепенно, с годами, когда мы стали выходить вместе на сцену, театральную или эстрадную, на съемочную площадку, этот гандикап несколько перевернулся в его пользу, он получил законную возможность даже бравировать своим юниорством, расцветом сил и необстрелянностью, а позже моложавостью. Еще попозже этот гандикап начал таять, в общем-то, уже 57 лет тебе или 55, значения не имеет, но Михал Михалыч в те времена этого еще не признавал, упорно цепляясь за свою молодость. Но теперь все-таки мы, очевидно, сравнялись (хотя не убежден, что это столь же очевидно для него). Теперь все зависит только от того, кто первым добежит, первым допьет свою пол-литру. Теперь это соревнование на равных!

У нас всегда был свой мини-театр — он да я. Этот театр прожил так долго, потому что мы с Мишей вовремя догадались, что в нем должно быть все дифференцированно. Я был худрук и режиссер, а он артист и парторг. Я об этом писал уже в книге «Былое без дум» (правда, чуть иначе). Насколько знаю, фрагмент из нее о Державине будет здесь использован, но, думается, подобные повторы у зрителя, который в данном случае чудесно перевоплощается в читателя, не вызовут нареканий. Ходят же люди по нескольку раз на полюбившийся спектакль, значит, будут не против и прочесть различные литературные интерпретации одного и того же события.

Мы репетировали и придумывали сценки всюду, при каждом удобном случае

Еще одна особенность нашего мини-театра в том, что мы в нем работали на равных, не было никакого перетягивания юмористического каната. Как это нередко случается между партнерами и в театре, и на эстраде.

Судьбы большинства дуэтов подозрительны и зачастую трагичны. Было множество дуэтов «жена — муж», множество дуэтов конферансных, множество эстрадных куплетистов… Как правило, это бесконечное существование вдвоем, нос в нос, чревато накоплением взаимного раздражения, усталости и тому подобное. В этом плане нам дарован был какой-то воздух — мы не круглыми сутками отирались друг о друга. У нас был театр, в нем отдельные спектакли, отдельные роли. Было кино, разводящее по разным съемочным площадкам. В конце концов, у нас были отдельные семьи, отдельные дети (тоже не всякий дуэт может этим похвастаться). Так что длительное пребывание «нос в нос» никогда не перерастало в какую-то дурную бесконечность. Ведь отчего так трудно взаимоотношаются великие шахматисты? Публика часто винит в этом их «плохие характеры», звездную капризность, болезненное чувство соперничества в борьбе за пьедестал. На самом же деле, если сутками сидеть в 30 см друг от друга, при самых ангельских характерах можно осатанеть. Слава богу, у нас с Мишей был необходимый воздух. Этим и объясняется такое творческое долголетие нашего дуэта.

Повлияло здесь и то, что так называемых «масок» (рыжий-черный, трус-балбес и так далее) в нашем мини-театре не было. При всей кажущейся простоте мизансцен мы старались рисовать (и думается, не без успеха) психологически точные, реалистичные портреты наших современников, живых людей, за словами, жестами и общим состоянием которых угадывались судьбы. Как ни странно, это всегда работало на юмор. Зритель узнавал в наших героях себя или своих знакомых, видел сходство ситуации на сцене с той или иной ситуацией в жизни… и вдруг начинал хохотать.

Нам ведь мало кто писал. В основном то, что мы показывали, рождалось как импровизация — на бегу, в застолье, по дороге на гастроли, на рыбалку… Конечно, все наши спонтанные озарения бывали запомнены, даже записаны и тщательно отрепетированы. Но именно то, что вся эта «лабуда» изготавливалась нами лично, приводило к тому, что органика нашего дуэта была незаемная, предельно своя. Наверное, мы не достигли бы той естественности и раскрепощенности, которые столь ценит зритель во все времена, если бы просто выучивали наизусть и репетировали текст какого-то пусть даже большого сатирика.

Конечно, в пользу нашего дуэта играл и тот факт, что мы полюсно противоположны по фактуре. Это помогает создавать необходимое напряжение, «разность потенциалов» на сцене. Даже не прямой голливудский конфликт, а вещицы потоньше.