Мой собеседник мал ростом, коренаст. У него добрые, смеющиеся глаза и строгий рот. Остановившись в тени пинии, он говорит, грустно покачивая головой:
— Иногда я задаю себе вопрос, не играют ли «там» взрослые…
Движением подбородка он указывает на дорогу, нависшую над нами, и на всё, что за ней: на Италию, Европу, планету.
— Нет, — продолжает он, — здесь суверенное государство. Да, пожалуй, действительно суверенное… Скажем, до известного предела.
Пройдя несколько шагов, он останавливается перед маленьким зданием; буквы на его фронтоне извещают: «Ваnса»[106]
.— У нас валюта внутреннего пользования — merit о, как вы видели. Он не котируется на миланской бирже, зато у нас лира имеет постоянный курс: пять лир за один merito.
Я терпеливо слушаю его, ожидая объяснений. Сам
— Все это началось… — говорит он.
Гордый своей эрудицией, я перебиваю его:
— С фильма «Boy’s Town»[107]
со Спенсером Трэйси и Мики Руни, появившегося году в 1937-м…Наш чичероне улыбается.
— Если вам угодно. Но правильнее отнести это к началу эксперимента отца Фланагана, который тоже пытался…
Жест и незаконченная фраза дают понять, что знаменитый «Boy’s Town» — не из фильма, а настоящий — в конечном счете потерпел неудачу. Тихим голосом, как бы сожалея, он комментирует:
— Знаете, когда начинают обезьянничать со взрослых…
Мимо нас проходит группа мальчиков в купальных костюмах, направляясь на пляж. Вид у них здоровый, по крайней мере в физическом отношении; в моральном я пока не могу судить. Директор делится воспоминаниями:
— В ту пору я видел этот фильм в Аргентине. Я руководил там скаутским движением. И уж если вы любитель ссылаться на кино, то я вам напомню «Sciuscia»[108]
(произносится «шуша», испорченное английское «shoe-shine» — чистка ботинок)…— Я знал Италию конца войны.
— В таком случае вы, вероятно, обратили внимание, что при освобождении перед властями стояла очень острая проблема: что делать с массой детей, предоставленных самим себе и по большей части материально независимых?
Подумать, что с тех пор прошло почти пятнадцать лет! В Риме, как и во всяком другом городе, к моменту прихода союзников эти дети были хозяевами улицы. Бытовые трудности того времени, распущенность нравов, умиление, вызываемое в душе солдат (сначала немецких, потом союзных) возрастом и живописным видом ребят, — все это привело к тому, что детям была предоставлена преждевременная свобода. Зато на их плечи лег груз забот о семье. На Юге мальчишки собирались в шайки, деятельность которых была самой разнообразной — от вооруженных нападений до более или менее законных коммерческих операций, включая и те, в которых объектом купли, продажи и обмана были чернокожие военнослужащие «made in USA». Тот, кому удавалось их споить, продавал их в розницу «в расфасованном виде» — «брутто», то есть в обмундировании, или «нетто», то есть одетыми только в исподнее (Италия стыдлива). Белье реализовалось особо. Я помню, как в 1944 году порт в Неаполе оградили решеткой; армейским шоферам было приказано, выехав за решетку, мчаться по городу, не останавливаясь ни на минуту. Едва шофер замедлял ход, туча мальчишек, словно саранча, набрасывалась на грузовик и очищала его меньше чем за минуту. Возле Р.Х.[109]
дети моложе десяти лет поджидали военных, которые выходили, нагруженные своими «рационами». Сигареты, шоколад, конфеты, нитки, иголки, бензин и кремни для зажигалок… все эти дефицитные товары дети выпрашивали, покупали или крали, чтобы продать потом по баснословным ценам, проделывая по нескольку раз то, что на коммерческом языке называется злостным банкротством.Дона Антонио Ривольта, священника, уроженца Милана, тревожило такое положение детей. С великим трудом ему удалось уговорить нескольких sciuscia — да и их родителей! — чтобы дети начали вести более здоровую жизнь под его руководством. Получив помощь от некоторых американских благотворительных организаций, он арендовал участок в окрестностях Чивитавеккии, где и была основана Republica dei Ragazzi.
Она существует и поныне, модернизированная, разросшаяся, — убежище для покинутых детей совершенно нового типа; единственное учреждение такого рода, с гордостью подчеркивает доктор Раффаэли, выжившее в том виде, в каком оно было основано.