Я видел, как живет Италия

Нам говорили: если вы будете в Сардинии, не пропустите охоту на кабана. Двойная неудача: мы не охотники, а среди кабанов в этом году эпизоотия. Нам говорили: в Сардинии невозможно обойтись без опеки кого-либо из местных — сарды народ замкнутый. Я не встречал народа, отличающегося столь же непосредственным гостеприимством. Нам говорили: будете в Кальяри, обязательно искупайтесь в море — там песок тоньше и белее муки. Но волны там достигали двух метров, дул шквальный ветер, а курортные заведения оказались такими же, как в Сан-Ремо, Сан-Себастьяне, Довиле или каком-нибудь Схевенингене[111].

Особенно предупреждали нас: избегайте Оргозоло, обагренного кровью селения в мрачной провинции Нуоро. Именно поэтому нами овладело непреодолимое желание начать «малую кругосветку» именно оттуда. Мясник в Макомере, любезно угостивший нас аперитивом и sospiri («вздохи» — такое миндальное пирожное), восклицает:

— Оргозоло? Прежде, когда я был холост, я, пожалуй, решился бы на это. Но теперь, когда у меня семья, я не имею права идти на такой риск. Вы же безумцы!

Надо полагать, что мы и впрямь были ими.

Чтобы отговорить меня от моего намерения, maresciallo карабинеров, которому я открылся, подарил мне великолепный сталактит весом более двадцати килограммов.

Едва мы тронулись в путь, как Лилла говорит мне вполголоса:

— Нас преследуют.

Действительно, позади нас видно облако пыли.

— Так! Бандиты. Посмотрим же, что это такое.

Выполняю простейшую уловку, которой научился, сочиняя детективные романы: после первого же поворота останавливаюсь и укрываюсь за скалой. Это не бандиты, а молодцы карабинеры, сгрудившиеся в красном полицейском джипе с карабинами и автоматами в руках. Maresciallo краснеет: я так настаивал, не правда ли, что он обеспокоился и решил сопровождать нас на расстоянии. Ведь в округе добрых четыре десятка объявленных вне закона. Эти парни могут, не задумываясь, прирезать вас из-за нескольких лир.

— Слушайте, — говорит он, внезапно решившись, — вам не стоит задерживаться в этих местах. Если вы уж непременно хотите увидеть последнего бандита чести, поезжайте в Оргозоло!

Оказывается, мне нужно лишь обратиться от его имени к некоему Сальваторе Карта, который заведует… муниципальной конторой по найму. Простое совместительство.

Мы снова пускаемся в путь: красный джип приветствует нас на американский манер сиреной. Пейзаж постепенно приобретает такую суровость, что мы перестаем жалеть о несостоявшейся встрече с налетчиками.

В Нуоро один тип угощает нас стаканом олиены — 18 градусов! — и поскольку он personalissimamente[112] знаком с упомянутым Сальваторе Карта, то безоговорочно заявляет, что не позволит нам одним, беззащитным, ввязаться в такое приключение. Ради престижа своего острова он готов бросить все свои дела и сопровождать нас, рискуя жизнью. Уж если говорить всю правду, ему и самому нужно съездить в Оргозоло, и его способ попроситься в попутную машину не хуже любого другого. В пути он развертывает перед нашими глазами свиток насильственных смертей, отмеченных за последнее время в округе. Набралось немногим больше тридцати трупов. Poveri cristiani! К счастью, Воэлле удалось остановить эту бойню… Кто такой Воэлле?

— Воэлле? Да это последний бандит чести.

С некоторых пор мы в достаточной мере привыкли к тому, что Италия — непрерывный солнечный парадокс, и не выражаем удивления, услышав, что здесь резню прекращают бандиты. Роковая деревня выглядит так же, как любая другая, разве только чуточку побогаче. Едва мы успеваем выйти из машины, как к нам бросается какой-то человек, изо всех сил жмет нам руки и взволнованно лепечет:

— Французы! Мадонна! Французы!

От этого поклонника Франции нас без церемоний отрывает подошедший Сальваторе Карта. Он похож на улыбающегося во весь рот Рафа Валлоне[113] с намечающимся брюшком. Начинает он с утверждения, что мы, разумеется, будем есть papier-musique[114] и кабаний окорок у него. Затем, ни минуты не сомневаясь в цели нашего посещения, он ведет нас в столярную мастерскую. Маленький худощавый человечек с лукавыми глазами и седеющей шевелюрой выходит нам навстречу и в знак того, что он будет говорить первым, поднимает руку, на которой недостает одного пальца.

— Кого вы хотите видеть? Краснодеревца? Жениха? Или последнего бандита чести?