Я возвращаюсь к себе

Я рассказываю про магму – она потихоньку просыпается под действием непреодолимой силы, которая исходит от Капуцины и восполняет мою глубинную потребность быть под защитой, при том что моя работа – защищать других. Делюсь своим внезапным желанием заботиться о ней – как о близком родственнике, не думая.

– Откуда у меня это ощущение?

– Может быть, что-то нашло в вас отклик?

Мы молчим.

В конце концов она спрашивает, что еще меня беспокоит. Описываю свой поход в Службу железнодорожной безопасности, удивление от пропажи протоколов. Говорю об интуиции, к которой Диана призывает прислушиваться и которая мигает красным с начала этой истории.

– Я чувствую смутное беспокойство, неуловимое ощущение, необъяснимую уверенность, что тут что-то не сходится.

– Неплохое определение пресловутого инстинкта, о котором я столько вам твержу.

– А если я ошибаюсь? Может, я зря волнуюсь? Или иду по ложному следу?

– Инстинкт часто бывает прав. Он создан, чтобы спасать нас от самых базовых вещей: голода, жажды, опасности.

– От какой опасности я защищаюсь?

– Может, вы защищаете кого-то другого? Напомню: все, что вы мне рассказываете, касается девушки, которая кажется вам непонятным образом знакомой. Мы защищаем от остального мира не только себя. Мы защищаем свое племя.

– Мы что же, из одного племени…

– Ну, прямо так ей, пожалуй, говорить не стоит, можете и спугнуть, – смеется она.

Глава 24 Контроль и выбор

Диана пригласила своего пациента в кабинет, а я выждал некоторое время, чтобы не получилось, что мы сговорились и специально оставили их в холле наедине.

Когда я открываю дверь, Капуцина Клодель усердно трет свою черную юбку.

– Вижу, вы познакомились с Блумом? Линяет сильно, а так очень славный пес, верно?

– Да, даже когда просто смотришь на него, становится легче.

– Знаете, почему?

Она еще не дошла до кресла, а я уже задал вопрос. Мне нравится цепляться к таким вроде бы незначительным утверждениям.

– Он не судит меня. И не ждет ничего, кроме ласки и добрых слов. Это успокаивает.

– А чего от вас ждут? И кто?

Она задумывается. Пациенты зачастую не осознают, что только они сами и давят на себя столь немилосердно.

– Что я буду сильной.

– А вы сильная?

– Думаю, да. Но мне иногда хочется, чтобы мне позволили быть не такой.

– А вы сами себе это позволяете?

– …Нет.

Она рассказывает, что после аварии у нее не было выбора. В тот вечер она сидела с младшей сестрой. Около полуночи пришло сообщение от отца, что они вышли из ресторана. К половине первого, когда их еще не было, она начала волноваться. Позвонила на мобильный – не отвечает. Второй раз. На третий трубку взял полицейский. «Они попали в аварию. По телефону ничего не могу вам сказать. Сейчас мы кого-нибудь пришлем».

Мучительное ожидание, когда этот кто-нибудь сообщит новости. Мысли об Адели, которая спит наверху и ни о чем не догадывается.

– Как только полицейская машина остановилась у нашей двери, все сомнения исчезли, но тут же появилось ощущение чего-то еще. Новой жизни, без них. Я знала. Раз полицейские приехали сами, значит, сообщат о смерти. Они спросили, надо ли еще кого-то оповестить. Я попросила заехать к дяде. Бабушки и дедушки жили далеко, было два часа ночи. Я не хотела никого будить. Они немного побыли, я не плакала. Наверное, просто впала в оцепенение. Я думала о том, что будет дальше, о младшей сестре, о своей учебе на медицинском. Когда приехал Бертран, весь растрепанный, с опухшими глазами, я бросилась к нему в объятия и разрыдалась. От него несло алкоголем и сигаретами, недосыпами и холостяцкой жизнью, но другой крыши, под которой я могла укрыться от бури с градом, прибившим меня к земле, у меня не было.

– А ваша младшая сестра?

– Она проснулась рано. Я спала на диване. Тело провалилось в спасительное забытье, чтобы утром, рассказывая ей о трагедии, я могла держаться на ногах. Бертран осторожно потряс меня за плечо, когда услышал, что она спускается. Сказать ей было труднее, чем услышать новость от полицейских. Как будто я убила родителей второй раз. Когда она спросила, что же мы теперь будем делать, я не задумываясь ответила, что мы остаемся жить в этом доме и я буду о ней заботиться. Что еще я могла ей ответить? Что ее заберут в приют, потому что мне некогда? Я о таком и подумать не могла.

– А дядя?

– У него никогда не было детей. Он работал на заводе, стоял у станка. К тому же был алкоголиком…

– Если бы он помогал, вы могли бы учиться дальше?

– Вы же окончили медицинский, вы прекрасно знаете, что во время учебы жизни нет.

– А бабушки и дедушки?

– Слишком старые и слишком далеко. Мне пришлось бы разлучиться с Адели. Я не могла себе этого представить.