Мой разум тоже замедлился. Меня постоянно одолевали сомнения. Каждый раз, когда задавали вопрос во время обхода или учебных занятий, я не могла понять, о чем спрашивают, и неизменно отвечала последней. Каждый день я смотрела на список своих заданий, не в состоянии приступить ни к одному из них: от ужаса меня словно парализовало. Если мне все-таки удавалось с чем-то справиться, я непременно снова и снова проверяла, все ли сделала правильно, и окружающие только способствовали росту моей неуверенности в себе. В ночные дежурства, когда у меня появлялось несколько свободных минут, я садилась в пустом кабинете и доставала с полок медкарты пациентов. Поначалу это были только наши пациенты, однако вскоре меня начали интересовать все подряд. Из любого отделения. Лишь бы была какая-то история. Я изучала каждую запись, начиная с направления, и спрашивала себя, смогла бы я заметить что-то на рентгеновском снимке, догадалась бы я назначить какой-то конкретный анализ крови. Или прописать это лекарство, запросить компьютерную томографию? Была ли я достаточно умной? Была ли я достаточно хорошим врачом? Заслуживала ли я право здесь находиться?
Я помешалась на опасности распространения инфекции и после каждого пациента стояла у раковины и докрасна терла свои руки, хотя и этого казалось мало, так что вскоре костяшки моих пальцев потрескались и начали кровоточить. Одна из медсестер заметила и дала мне небольшую баночку «Судокрема», и меня настолько тронула эта капля доброты в море отчаяния, что я пошла пореветь в санитарную комнату. Я почти не ела. Толком не спала. Я сильно исхудала. Мои волосы спутались и прилипли к черепу. Каждую ночь я заползала в кровать и лежала в темноте, разбирая прошедший день, и каждое утро выползала из постели, надевала на себя то, что первым подвернется под руку, и возвращалась к жизни, которую начала считать самым худшим кошмаром наяву. Все остальные в больнице как-то справлялись. Я смотрела, как другие врачи ловко делали свою работу, не прилагая, казалось, особых усилий. Я же выполняла лишь самый минимум, очень осторожно и каждое утро ставила перед собой цель дожить до конца дня, сохранив рассудок.
Когда постоянно едва справляешься с работой, люди вскоре начинают обращать на это внимание. Мы очень хорошо умеем замечать, когда другие не выкладываются по полной, но не так уж умеем спрашивать о том, почему так происходит.
Мы очень хорошо умеем высказывать свое недовольство, и несколько раз врачам, более молодым и менее опытным, чем я, казалось, будто они имеют право отчитывать меня за то, что я нахожусь не там, где должна, по их мнению, находиться, либо не делаю то, что должна, по их мнению, делать. Может, они и были правы, однако никто из них не почувствовал необходимости спросить, почему так происходит.
У меня был небольшой список людей, к которым я могла обратиться, когда доходила до предела. Медсестры, разбросанные по всей больнице, которые были особенно добры. Специалист по работе с пережившими утрату – один из самых отзывчивых людей, которых я когда-либо встречала. Сестра из четвертой общей палаты, которая однажды невероятно меня подбодрила, сказав, что из меня вышла бы чудесная медсестра. Больничный священник, у которого всегда было время со мной поговорить – мне не доводилось видеть человека с более мудрым взглядом. Часовня располагалась прямо по соседству с ординаторской, и я иногда сидела в ней после тяжелой смены, хотя в этих больничных коридорах и перестала замечать какие-либо свидетельства существования Бога. Возможно, меня успокаивала тишина после дневного шума, или же где-то в этой тишине таилась надежда, что когда-нибудь я снова смогу Его обрести.
Я пришла в больницу, наполненная радостью и энтузиазмом, желанием быть лучшим врачом на свете. Несовершенства системы, нехватка финансирования и людей для обеспечения необходимого медицинского ухода, а также человеческие страдания и смерти постепенно уничтожали меня, пока от того врача ровным счетом ничего не осталось. Она, та врач, исчезла.
Иногда она мне кажется такой далекой, что я уже начинаю сомневаться, существовала ли она вообще когда-то. Я всегда прилагала особые усилия, даже если и не была никогда лучшей, однако эта работа отправила меня на самое дно колодца отчаяния, и теперь мне не составляло труда носить то клеймо, которое на мне поставили: аутсайдер, скандалистка, сачок. Было гораздо проще стать этим человеком, чем снова плыть против течения.