Я все равно тебя дождусь!

Это длилось несколько секунд, думала Лида. Как она схватила? Значит, Вика поняла. Лида долго смотрела на экран, где в медленном слайд-шоу сменяли друг друга черно-белые кадры немой любви… Нет, не надо Марку об этом знать.

– Да, еще забыла отметить! – Лида залпом выпила сок – в горле совсем пересохло. – Я прочла, что множественная личность может владеть гипнозом и быть хорошим манипулятором. Мне кажется, здесь таким манипулятором была маленькая Ика. Я помню один момент в больнице, Марк, после твоей аварии. Она заглянула мне в глаза, и во мне словно что-то включилось, какая-то программа… Программа защиты детеныша! Даже не ребенка! Именно детеныша! Это такое глубинное чувство… И сопротивляться я не могла.

– Программа защиты детеныша?! Да, что-то в этом есть, – кивнул Марк.

– Недавно я видела потрясающий фильм. Про то, как львица усыновила маленькую антилопу. Хищница – добычу. Не убила, а усыновила. Антилопа потом все равно погибла, потому что крошечная, траву еще есть не могла, ослабла. Но львица ее защищала, оберегала. И меня вдруг осенило! Так было у нас с Викой. Но наоборот. Не львица, а антилопа усыновила маленькую львицу. Добыча – хищника. Потому что я чувствовала – мною манипулируют, но…

– Черт побери…

– Да, и еще рисунки! Илька мне показал два – Ика рисовала. Сейчас…

Лида быстро сбегала за папкой и, отодвинув слегка тарелки с закусками, выложила небольшую стопку рисунков.

– Я в доме еще нашла и отобрала самые характерные. Марк, посмотри, мне кажется, там четко просматриваются три стиля!

Марк с Сережкой стали перебирать рисунки: действительно, было несколько вполне детских каляк-маляк и немного ученических этюдов – натюрморты, пейзажи, обнаженная натура. Но часть рисунков резко выделялась по манере: не такие профессиональные, как училищные, но очень экспрессивные, яркие и одновременно мрачно-агрессивные. Особенно выразительными казались портреты – или автопортреты? Девичье лицо, слегка напоминающее Вику, было нарисовано резкими мазками фломастера, а сверху залито акварелью – потеки фиолетовой, синей краски или красной, напоминающей кровь…

– Ну вот. Собственно, это все. – Лида жалобно взглянула сначала на Марка, потом на Синельникова. Тот произнес преувеличенно бодрым тоном:

– Мне кажется, версия вполне правдоподобная.

– Да. Это все объясняет. Ну ладно, помянем! – Марк разлил водку, и они молча выпили. Синельников вздохнул и подцепил на вилку кусок копченой колбасы, а Марк положил себе гору оливье. Он по-прежнему ни на кого не глядел. Лида вдруг встала – руки у нее дрожали:

– Ой, я забыла про картошку! Наверно, остыла…

Она убежала на кухню и пропала. Синельников опять вздохнул и пнул жующего Марка под столом, а когда тот поднял голову, выразительно кивнул ему в сторону кухни. Лида стояла над закутанной кастрюлей с картошкой, забыв, зачем пришла. Ее трясло: одно дело вести изыскания и размышлять, другое – рассказывать все это в лицо Марку. И еще ей вдруг стало страшно: господи, ведь могло случиться все, что угодно, и с Марком, и с Илюшкой! Какой ужас! Но тут Марк обнял ее, и Лида заплакала от облегчения.

– Не плачь, родная! Все нормально. – Он заглянул ей в глаза. – Ты моя умница! Какое исследование провела! И Сережка! Что бы я без вас делал! Вы правильно поступили, молодцы. Просто мне надо обдумать все, понимаешь? Ты не станешь переживать, если я немножко подумаю один? Я не отгораживаюсь, я с тобой.

– Да я все понимаю, – всхлипнув, сказала Лида.

– Ты переволновалась. Ничего, ничего, все будет хорошо! Ну, где твоя картошка?

Остаток вечера они говорили о чем угодно, только не о Вике, и смели всю картошку вместе с закусками подчистую. Марк отправился провожать Синельникова, но с крыльца вернулся и опять обнял Лиду:

– Я погуляю немножко, ладно? Подумаю. Не переживай, я вернусь!

Они ушли, и Лида села у стола, бессильно уронив руки, не в силах превозмочь страшную усталость. Она пожалела, что нет Илюшки – он бы ее сейчас утешил. Но сын остался на ночь у Синельниковых. Лида глубоко вздохнула – ладно, нечего сидеть, надо шевелиться! И начала прибирать со стола. А Марк с Сережкой довольно долго шли молча, потом Шохин кашлянул и произнес:

– Ну, в общем… Я хотел сказать… Короче – спасибо тебе, друг!

– Да не за что! Как ты?

– Ничего. Сначала я, конечно, психанул…

– Я заметил.

– История с Владиком меня просто потрясла. А Лида, выходит, все это время знала? И не проговорилась!

– Она тебя берегла!

– Да-а… Мне надо все это осмыслить. Но уже многое стало понятно.

Они еще помолчали, и Сережка сказал:

– Давай, колись! Я же чувствую, тебя что-то гложет.

– И все-то он замечает! Да, это Лиде не расскажешь…

– Что-то… насчет секса?

– Как-то стыдно об этом говорить…

– Да ладно, свои люди! У вас с ней что, не ладилось?

– Ты понимаешь, я ее не любил так, как Артемиду или Александру… когда-то. Но она мне нравилась, сильно. Ну, физически.

– И что удивительного? Молодая, красивая, сексуальная!