Взяла банку в руки — он вместе со мной заглянул в содержимое.
— А это кровь?
— Да.
— Херово.
Он сел, попробовал закурить, но передумал. Крутил в желтых пальцах сигарету и крошил табак на одеяло.
— Ну что, на ты? — спросил.
— Давай.
— Чё делать-то надо? — обреченно так спросил, я даже интонацию помню. Наверное, так спрашивают ментов или захватывающих в заложники.
— Ничего. Я сама. Дыши как обычно, я послушаю.
Худой. Слева дыхание проводилось, справа — тишина. Правого легкого уже не было. Осмотрела. Все было очень плохо.
— И что скажешь?
— Давай обезболимся, и от кашля тебе найдем что-нибудь.
— Поможет?
— Да. Должно помочь.
— Врешь.
— Почему?
— Все врут. И все б…и.
Отрицать не имело смысла. Говорил он правду. Это я его обманывала.
Дала лекарства, вызвала на себя районного онколога, чтобы выписал ему обезболивающие.
— Я буду тебе звонить.
— Ага, будешь.
— И послезавтра я зайду снова. А ты или мама скажете, помогает или нет.
Он не ответил.
— До свидания, Серёга.
В ответ — ни звука. Я пришла к нему через день. Он побрился и вымылся. Бутылка стояла на табуретке. Банка с мокротой была прикрыта салфеткой.
— Здравствуй, Сергей.
— Ты не бросай меня.
— Не брошу.
— И сестры, телки твои, пусть приходят.
— Хорошо.
— Только не бросай меня.
Пантера
Apr. 15th, 2007 at 9:29 PM
Трудный товарищ попался. Характер — броня. Циник. Богат. На всех зол. Жизнь удалась вроде. Болезнь — как капкан. Нет, он не умирает пока, просто диагноз[15]
сравнял его — сильного — со слабым.Это «оказалось тяжелее, чем дефолт» — такого я еще не слышала.
Смотрит, молчит или в стенку лицом. В глазах — звериная тоска и боль.
Неделю билась. Пусть живет и умирает, как хочет. Обозлилась и я.
— Пей! Воду пей!
— Иди на х…
— Давай поговорим с тобой.
— Иди на х…
— Я правда уйду. Ты зачем меня позвал?
— Ага. И ты.
— Ну, что я?
— На х… иди.
— Знаешь, я тоже устала.
— От меня?
— От грубости твоей.
— А от болезни моей ты не… того?
— Видала и покруче. Ты не умираешь пока.
— Сука.
— Еще раз выругаешься — уйду. И ищи себе другого врача.
— Прости. Ты не сука. Ты…
— Воду пей.
Демонстративно громко делает глоток.
— Все?
— Нет.
— Я тебя ненавижу, — но делает глоток еще.
Допил.
— Ты счастлива… теперь?
— Поешь — буду абсолютно счастлива. А пока — так себе.
— А ты?
— Я потом.
— А почему болит все время?
— Пройдет.
— Нет.
— Пройдет.
— Обманешь — убью.
— Не убьешь.
— Нет, не убью. И ты не сука.
— Нет, я не сука.
— Ты пантера, Лиза, ПАНТЕРА.
Из жизни хосписа
Apr. 21st, 2007 at 12:35 PM
Больная у меня была. Больше года назад. Молодая. С незаконченным романом в прошлом. Она нежно краснела, когда герой этого романа приходил к ней на посещение. Каждый день. С яблоками, персиками и букетами цветов.
В забытом прошлом имелся и муж, который тоже приходил, но редко. Бывает.
Друг — назовем его так — определялся фразой, которую я цитирую дословно: «Д. — это то, что удерживает меня в жизни. Если бы не он, я не боролась бы». Вот так.
То, что удерживало ее в жизни, недавно пришло в хоспис и потребовало справку о том, что он за ней ухаживал. Для суда. По имуществу.
Справку он получил. Все правильно. Он действительно приходил и ухаживал.
Выкопировка
Apr. 22nd, 2007 at 9:21 PM
Больной после ларингэктомии, то есть после полного удаления гортани. Провел у нас два дня. Помню не по тому, каким он был, а как умер.
«Он не испугался, он не успел», — говорила я себе и сестрам. Тряслись руки, этого не скрывали даже карманы, в которые я их спрятала. Палата выглядела как после — нет, не знаю, как после чего. Наверное, если из брандспойта облить красной краской белую комнату, это выглядело бы как то, что мы увидели.
Кровотечение из сонной артерии — это практически мгновенная смерть.
Родные были. Забрали тело.
Милиционеры пришли к нам через три месяца. От них мы узнали слово «выкопировка». Это перенос данных из ЗАГСа по свидетельствам о смерти. Совпадение по фамилии, имени, отчеству и году рождения. Ну, а дальше особого труда нет. Свидетельство о смерти выдается ЗАГСом на основании медицинского свидетельства, то есть справки с названием лечебного учреждения.
Мужчина разыскивался по подозрению в двойном убийстве. Родственники его прятали. Выкопировки по лечению — нет. И слава Богу. А по смерти — оказывается, есть. Так его и нашли.
Виновен он или нет — уже решили на Небесах.
А розовый круглолицый милиционер спросил:
— Он, может, сказал чего? А? — И жалостно продолжил: — Два висяка…
А больной говорить не мог. Нечем ему было говорить.
Я живой
May 24th, 2007 at 12:16 PM
Лет сорок, если верить справке. Без ступни — отморозил. Карие глаза, длинные вьющиеся волосы. Говорит быстро, будто спешит куда-то.
— Душа у меня есть, Петровна, бродячая она у меня.
— Болит где?
Смотрит, как будто я спросила его, как пройти в библиотеку.
— Чё болит-то? Душа и болит.
— Как ты спал?
— А-а-а. Петь хотелось. Гитара где моя?
— У друзей твоих.
— Ладно. Смотреть будешь?
— Нет. Вчера посмотрела.
— Правильный расклад.