«Я всегда на стороне слабого». Дневники, беседы

Он говорит руками. Не знаю, с чем сравнить. Это не язык глухонемого, это не так, как говорят итальянцы. Это танец рук.

Выставляет два пальца на смуглой ладони — указательный и средний сложены вместе — и дирижирует своей речью.

По горлу провел, отведя худой локоть резко вверх, — так болело вчера.

— А сейчас?

Поднимает обе ладони на меня — как щит — не болит, значит. И головой качает.

— Гришка, какой же ты… Ты кто по профессии?

— Артист.

— Я так и подумала.

Важно кивает. Не обидела. Они это ценят.

— Пьешь?

Руки сжал в два кулака, голову втянул в плечи, глаза прищурил.

— Бывает. Я ж артист. И я живой.

— Сбежишь?

Виновато смотрит прямо в глаза, встряхивает волнистой гривой волос.

— Шампуня нет.

— Да ладно тебе, ты мылся вчера пять раз.

— Детский не возьму, а тот, что дали, твой наверное, духами пахнет, — морщит нос и подмигивает.

И снова — руками — жесты, уследить трудно, не знаешь, слушать или смотреть на него.

Входит Лёлик — доктор.

— Григорий, как дела?

Руки на коленях, голова в пол.

— Плохо.

Я отошла к окну, наблюдаю за ними.

— И что?

— Значит, так, — он пронзает доктора взглядом, — пива не дали, а обещали, и тапок жмет.

При этом взгляд опускается на ботинки доктора.

— Гриша, — не выдерживаю я, — дадим тебе новые тапки.

— Ботинок.

— Хорошо.

Он ходит на одном костыле, двумя не пользуется, не хочет.

Сбежит. Точно знаю.

Не мешки

May 28th, 2007 at 11:42 PM

Была у нас санитарка в хосписе — теть Маша. Таких уже не делают. Она знала ответ на любой вопрос, касающийся любого больного. От личных проблем до — когда последний раз пописал. Прирожденный психолог, она решала неразрешимые на наш, врачебный, взгляд вопросы.

Одного больного по просьбе родственников проконсультировал специалист, назовем его профессор Н.

Он многозначительно молчал, затем кивал головой, приводил данные по излечению с помощью его методики, разводил руками, слушал и говорил о процентах. Больной и родственники замерли в ожидании ответа.

Профессор снова помолчал, снова рассказал о проценте излеченных. По его методике. Уникальной.

Родственники спросили, когда можно приступить к лечению. Больной просто спросил, поможет ли ему это лечение. И тут профессор сказал, что гарантий дать не может, но попробовать стоит. Не бесплатно, конечно. Но можно. Без гарантий, так как обратились поздновато.

Они отказались от услуг светила. Родственники плакали. Больной растерянно смотрел на них, на меня и отчего-то на свои руки.

Тягостное молчание прервала тетя Маша, войдя с набором для, я очень извиняюсь, клизмы.

— Ну чё губы надул? — спросила она больного.

— Да профессор был, светило. Говорил много. Ушел вот. Не подхожу для его метода.

— Метод, говоришь, — спокойно сказала тетя Маша, вводя наконечник, — животом дыши, воду удерживай давай. Все они горазды. На кой хер хосписы, непонятно, если их послушать. Метод у него, а я тебе так скажу — пи…ть — не мешки ворочать.

Депутат — слуга народа…

Junе 9th, 2007 at 12:02 AM

Я знаю трех в Москве и пятерых в Киеве. Из них двое приходят к моим больным. Сначала со мной, потом сами.

Шестеро отказались или не ответили. Им не болит, как говорила санитарка тетя Маша.

На днях один — московский — спросил, может ли он посмотреть на больных. Сам. Сам попросил — сам виноват. Вы же знаете, что я не умею говорить «НЕТ». Но учусь.

Бывшие, прости меня, Господи, избиратели лежали и внимания на нас не обращали.

Мы тихо прошли. От двери, где жизнь и радости, — до двери, за которой открываются страдания и боль. За этой дверью — слезы жен и детей, тихое отчаяние мужей и отцов, причитания и молитвы бабушек и беспомощность дедов, которые стоят у кровати и делают вид, что вытирают пот со лба старомодным носовым платком с каемкой. Платок задерживают на глазах. «Жарко у вас».

У нас жарко. У нас так жарко, что слезятся глаза.

Мы шли от кровати к кровати. Медленно, не подходя к тем, у кого сидели родственники.

Депутат молчал, и только частый нервный кашель выдавал его волнение. Что говорить, ведь он смотрел на тот пласт, который не виден никому. Да и не очень-то нужен. Кто-то из светил определил их в процентах. Цинизм? Нет. Чистая правда.

На одной кровати лежал совсем маленький ребенок. Распятый на кроватке, с фиксированными ручками. Около него — мама. Дальше — еще ребенок. И взрослые.

Депутат шел, как по раскаленным углям. И молчал.

Выйдя обратно в здоровый мир, сказал: «Буду помогать». Будет.

Я не смотрела в его глаза. А он не смотрел в мои. В моих было сомнение, в его — слезы.

Когда его машина уехала, я вспомнила одну больную, к которой пришел Ющенко, — в то время мы открывали детскую палату. Женщина лет сорока, с четырьмя детьми услышала от персонала о том, что он придет. Она лежала «по социальным показаниям». В переводе на человеческий — это когда дома в смежных двух комнатах лежать невозможно, а дети голодают, потому что денег на лекарства для химиотерапии нет, и остались только долги. А долги они отдавали. Практически всю ее инвалидную пенсию.