«Я всегда на стороне слабого». Дневники, беседы

Sept. 23rd, 2007 at 4:59 PM

Иногда в семьях с больными я вижу столько любви, что понятие о ее бесконечности становится реально ощутимым.

Это не поправленная подушка или повернутый вовремя на бок больной, не миска бульона, не икра и не цветы. Не чистое белье, не вымытые руки. Не модные лекарства и доктора и сиделки.

Это преданность, прощение, терпение и привязанность. Единое целое, которое невозможно разлучить. Невозможность разлюбить ни при каких обстоятельствах. Там не бывает обид и недомолвок, нет вздохов, и жалоб тоже нет.

Есть данность. Любовь.

Про страховку

Sept. 30th, 2007 at 10:08 AM

Занимаемся страховкой для нашей «скорой».

— А что нам нужно для того, чтобы правильно закончить все оформление?

— Застраховать ваши жизни от несчастного случая. Не беспокойтесь, это копейки.

Петрово-Дальнее

Oct. 8th, 2007 at 6:49 PM

Дорога к нему идет по Рублевскому шоссе. Мы смотрели на коттеджи, дорогие рестораны и магазины. Иномарки, должна заметить, уступали нам дорогу. Иногда.

А потом коммуникатор, который показывал дорогу, привез нас в тупик. Видимо, когда-то там действительно была дорога, но теперь путь перекрыт загадочной красной стрелкой и новым домом. Развернулись. Дорога резко поменялась. Глина, песок, ухабы.

И вот — Петрово-Дальнее. Дом в поселке. Полуподвальное помещение с открытыми окнами. Соседи встречают словами: «Наконец-то! Вы бы в пятницу приехали, а то к вашему приезду убрались».

Темная комната с запахом гниющего мяса. На кровати — человек. Красивый. Шестьдесят лет. Рядом с ним — сестра-инвалид.

— Это я вас вызвала. К нам никто не ехал.

Вышел и, не попрощавшись с нами, исчез единственный сын больного.

— Андрей, что с вами случилось?

На шее — хорошо сформированное отверстие от трахеостомы. Трубки в горле нет. Она лежит на подобии стола. Дышит тяжело. На пальцах показал, что перенес восемь операций.

— Напишите.

«Трубка выпала, сам поставить назад не смог».

Плачет.

— Дышать трудно?

Кивает.

— Страшно?

Снова кивок.

— Я не сделаю вам больно.

Фонариком светил наш хирург Ваня Аминазин[22], водитель Паша Шумахер[23] стоял на подхвате с салфетками. Увидела то, что перекрывало отверстие. Как-то подхватила зажимом. Вытащила.

Скорее подходит слово «выгребла», простите за подробности.

— А сейчас вы будете кашлять.

Садимся вместе. Мы кашляли долго. И откашляли тоже много.

Иван мыл трахеостомическую трубку, тоже забитую неизвестно чем. К слову, у больного выключена вода. Так что сливали на трубку из бутылки. Потом обработали тем, что с собой было.

Еще раз спасибо тому неизвестному, кто подарил мне чемодан с инструментами.

Больной боялся, поэтому крепко держался за мою левую руку, оставив для манипуляций мало места.

Потом — смена докторов. Андрей держался теперь уже за обе руки. А Иван ввел трубочку. Ленточку вокруг шеи завязали. Задышал ровно, порозовел. Спасибо сказал. Все хорошо.

Кроме одного — воды в этой квартире так и нет.

А скоро не будет и света. За неуплату. Мы постараемся отплатить его долг.

Вот только кто-нибудь может мне объяснить одну вещь — можно ли ОТКЛЮЧАТЬ воду инвалидам? Инвалиду, который НЕ МОЖЕТ говорить. И звонить не может. И попросить ему некого. И никак не попросить, так как НЕ ГОВОРИТ он.

Ведь Петрово-Дальнее — не Москва, там все друг друга знают.

Что происходит с нами?

Обратно мы ехали по тому же ровному Рублевскому шоссе. Там другая жизнь. Другая.

На улице

Oct. 16th, 2007 at 9:51 PM

Едем тихонько на «скорой» в сторону Большой Полянки.

Яркого вида женщина активно жестикулирует в нашу сторону. Дворничиха или консьержка.

Шумахер открывает окно и спрашивает, что случилось.

— Человек умирает! Почти час умирает, и никого нет. Что за город…

Останавливаемся. Холодно.

Находим загулявшего со вчерашнего дня товарища. Абсолютно замерзшего, с красным лицом и тремором, который запомнится ему надолго.

— Что случилось?

— Плохо.

— Пили вчера?

— Конечно, пил. Водку.

— Залезайте.

Посадила на кресло. Давление померила. Высокое. Пульс — под сто сорок.

— Как зовут вас?

— Не помню.

— Живете где?

— Где-то рядом.

Документов нет.

— Что вы помните?

— Холодно было.

Отдали все свои куртки, руки согрели как-то, успокоили.

— Где живете?

— В больницу не поеду.

— А домашний номер помните? — осенило Шумахера.

Вот тут его прорвало. Номер выдал сразу. Я даже удивилась.

Потом всплыло имя. Затем медленнее — фамилия.

Набираем. Подошел сын.

— Нашли на улице. Это, мы, конечно, очень извиняемся, не ваш папа?

— Везите.

Довезли.

Надо было слышать, как сын сказал: «Ну, здравствуй, папа…»

Высадили, вернули. Сказали уложить спать. Ну, и не пить хотя бы сутки. И к докторам.

Надеемся, все хорошо у него.

Будьте осторожны.

«Чайка»

Oct. 27th, 2007 at 12:16 AM

— Лизавета, это дядя Саша[24]. В театр пойдем в субботу? Ставят «Чайку».

— Конечно, пойдем.

Этому разговору больше двадцати лет.

Сегодня вечером я снова смотрела «Чайку».