— Да. И плачет. Ей говорят уходить.
— Вызовите «скорую». Где вы находитесь?
— В Минздраве. Квоту для больного получаю.
На волю
Junе 7th, 2010 at 11:51 AM
Бездомный, бывший детдомовец, проживший на улице около семи лет.
— Ты какие места больше всего в Москве любишь?
— Птичий рынок. Я там душу отвожу.
— А зверей каких смотришь?
— Всех.
— А купил бы кого?
— Воробьи там по десять рублей. И щеглы по тридцать. Договориться можно. Их бы купил.
— А что ты с ними делать будешь?
— Отпущу.
Про БАДы и пенсии
Junе 13th, 2010 at 5:50 PM
Почти каждый день в подвал приходят люди, ищущие помощи. Среди наших подопечных подавляющее большинство — малообеспеченные и нищие люди. С психическими отклонениями и совершенно адекватные, добрые и не очень, бездомные и имеющие квартиры. Пенсионеры до прошлого года — за исключением больных из регионов России — к нам практически не обращались.
С прошлого года их стало много на вокзале. Берут еду, хлеб, складывая аккуратно в свои тележки и сумки. Благодарят и уходят.
Я никогда не спрашиваю, что привело их к нам.
В пятницу вечером к нам зашел старик. В чистой, но совсем ветхой рубашке, выношенных, но глаженых брюках. С палочкой в руке.
Сказал, что прислали из церкви — из района Химок. Очень смущаясь, попросил помощи в приобретении лекарств. Я спросила, какие препараты ему надо купить. Он перечислил БАДы. Шесть наименований. Сказал, что на их покупку он тратит 1640 рублей в неделю, я подчеркиваю — в неделю. А на оставшиеся деньги платит за квартиру. На еду не хватает.
— Кто вам назначил эти препараты?
— Очень хороший врач. Он звонит по телефону, и я ему доверяю. Мы долго разговариваем. В поликлинике таких нет.
— Как давно вам назначили эти препараты?
— После инсульта. Пью полгода.
— Помогает?
— Нужно долго пить, но я знаю, что поможет. Купите мне, пожалуйста.
— А чем вам можно помочь еще?
— Дайте мне какой-нибудь еды. Домой. Пожалуйста.
Братья
Junе 23rd, 2010 at 10:36 PM
Новые листки с вызовами я просматриваю каждый день.
Диагноз, стадия, полученное лечение, проблемы — обычная рутина.
На этом листке я увидела имена. Не диагноз.
Два брата, которых зовут так же, как моих детей. Старшего — Костя, младшего — Алеша.
Мне было страшно даже входить в их квартиру.
Они похожи. Тридцатилетний Костя — сильный, загорелый, немногословный. Алеше двадцать шесть, высокий, худой, с такими же волосами, как у брата. Младший сидел на кухне и рассказывал, как заболел. Как работал до болезни, играл в хоккей. Как приехал из Ульяновской области и как много успел добиться. И о том, что болезнь его не сломила. И о том, что не сломит и дальше.
— Костян, скажи ты…
Костян говорил не так, как младший. Кратко. Глядя на брата. Кормя его. Давая таблетки. Готовя еду. Отжимая соки. Водя в туалет. Делая то, что под силу не каждой сиделке. Оберегал приехавшую мать, которой они, оба, решили не говорить о том, что Алексей обречен. Жалея ее и оттягивая до последнего дня правду.
От любого хосписа они отказались. Не потому, что не брали. А потому, что они хотели быть рядом. В своей, заработанной ими в Москве квартире.
— А где Костян? — Алеша повторял это уже в полубреду до сегодняшнего дня.
Костян сглатывал слезы и поправлял подушки. Снова поил, поднимал, переворачивал, уговаривал, открывал и закрывал окна, приносил и готовил.
— Костян, ты где?
— Доктор Лиза, Костян знает, он ответит, как я спал сегодня.
— Мама, где Костя?
Утром стало понятно, что все совсем плохо. Мать привела священника. Причастили. Крестик после причастия он держал в ладони, не расставаясь с ним и не отдавая даже Косте.
От них я должна была ехать на вокзал, попрощалась. Алексей вернул меня и спросил, когда я вернусь. В 10–11 вечера, пообещала я.
— Ты только дождись меня, Алеша.
— Обязательно.
—
Через полчаса я вернулась к ним. Звонок брата, сказавшего, что Лёха не говорит, а просто дышит.
Мы мчались, как на гонках, и успели. Он действительно дождался.
— Он дождался, как и обещал, видите?
Алексей умер на наших руках сегодня в 15:50.
Костя обнял его и спросил:
— Лёха, тебе не больно? Тебе не больно, Лёха?
И, уткнувшись в подушку, заплакал, как ребенок.
Неделя
July 2nd, 2010 at 9:36 AM
Убитая кем-то бездомная.
Родственник бывшего больного, ушедший из жизни. Внезапно, страшно и бессмысленно.
Бесконечный ремонт в нашем подвале, от которого вреда пока больше, чем пользы.
Планируемая помощь больным беженцам в Киргизии.
Жара на вокзальной помойке, от которой плавятся перчатки на руках.
Сломанный кондиционер в машине.
Пенсионеры, робко стоящие у двери и просящие нехитрый набор продуктов уже не на вокзале, а в подвале.
Вопрос, в тысячный раз задаваемый журналистами: «Зачем вам это надо». Ответ, который или принимается с последующим ерничаньем «Она их “любит”», или определяющей меня как пришельца.
И вчерашний вызов. Молодая женщина, которой подключили концентратор кислорода. Через двадцать минут она улыбнулась и сказала:
«Я ДЫШУ!»