– Это было в последний момент, – сказала она тихо. – Я не знала, что это будет последний раз. Я думала, что это просто очередная пицца и очередной фильм, что такого будет еще много…
– Откуда ты взяла браслет?
– У мамы был второй браслет, она прятала его в шкафу. А Илана взяла браслет у старшей сестры.
– Просто отлично.
– Да ладно тебе. Одна встреча всего.
Это не просто одна встреча. Это встреча, которая вселила в меня уверенность, что из этого может что-нибудь выйти. Встреча, которую я с тоской вспоминал после отъезда, встреча, из-за которой я позвонил тебе, когда меньше всего на свете хотел общаться с людьми.
– Это не встреча, – сказал я сухо. – Это обман доверия.
– Ой, да ладно, – ответила она. – Это было так давно. Я уже даже не помню, почему не смогла пойти.
– Наверное, тебе лучше сейчас уйти, – сказал я. – Если это действительно ты, конечно.
Сегодня, оглядываясь, я понимаю, что тогда был довольно отвратительным типом. Алхимики превращают свинец в золото, а я превратил свое одиночество в пассивно-агрессивное страдание. Это дешевле золота, но процесс требует приложения примерно того же количества энергии.
– Я ухожу, – сказала она.
– Прекрасно, – сказал я.
– Не сейчас. Вообще ухожу. В пустыню. Ребята, которых я знаю, переезжают туда, пытаются построить в Негеве новое поселение. Вчера мне предложили, и я решила поехать с ними. Об этом я и хотела с тобой поговорить. Но мне кажется, ты вряд ли захочешь присоединиться. А если и захочешь, то лучше будет, если ты не поедешь.
– Наверное, так.
Она подняла сумочку и пошла к двери.
– Пока, – сказала она. – Когда-нибудь увидимся.
– Да, – ответил я.
Так, секунду. Поселение в Негеве?!
– Или нет, – сказала она и закрыла за собой дверь.
И все. Может быть, проблема была в том, что мы так и не привыкли друг к другу. В любых отношениях приходит время, когда фраза «я люблю тебя» меняет смысл: от «ты вызываешь у меня романтические чувства» до «я привык к тебе – и от этого мне хорошо». Может быть, если бы мы достигли этого уровня, наши отношения продолжались бы.
Как я уже говорил, первый последний раз был приятнее, но зато второй был более искренним.
В третий последний раз, когда мы увиделись, ее застрелили.
А теперь выясняется, что и это не был последний раз.
Я знаю, у меня тоже напрашивается вопрос, когда я думаю об этих встречах. Первая первая встреча, и вторая первая встреча, и первая последняя встреча, и вторая последняя… Ответ на этот вопрос сейчас ясен и мне.
И этот ответ таков: да, у меня действительно дебильный способ считать встречи. Нужно навести порядок в воспоминаниях.
– Привет! Дан? Я тут.
– Тамар? Это ты?
– Да. Теперь это я.
– Привет…
– Мило, правда? С моим настоящим телом ничего не сравнится, но в этом ходить куда приятнее.
– Без сомнения.
– Ладно, не надо так пялиться. Я знаю, что это тело девушки, которая погибла.
– Спасибо. У тебя отлично получается портить красоту момента.
– Я знаю. Давай зайдем сюда, я хочу где-нибудь посидеть. И поговорить с тобой, естественно.
– Конечно давай.
Все, что нужно знать о Тамар, часть 1: она не оглядывается назад.
Когда мы возобновили отношения и после моего смелого и дурацкого звонка встретились в так называемом суши-баре, забегаловке на задах заправки в Шароне[14]
, она уже почти вырвала из сердца всякое сожаление о том, что сделала.Уже тогда, поедая роллы, с которых что-то капало, и какую-то странную кожу лосося, мы заговорили о жизненных принципах и попытках исправить себя[15]
. Мы оба были подростками. Она – старшеклассница, которой нравятся плохие парни, а я – парень, окруженный флером таинственности, который на самом деле просто проводит дни напролет в маленькой задней комнате за взломом браслетов. С ее точки зрения – она уже тогда так говорила – существует два типа сожаления.Первый, «правильный», – это раскаяние, сожаление ради исправления. Ты понимаешь, что совершил дурной поступок, и хочешь исправиться. Это сожаление, которое очищает и позволяет тебе измениться, учит просить прощения, когда это нужно, находить трещины на стене твоей души и заделывать их по одной шпателем, с помощью кислотной силы искренней сердечной боли.
А второй вид она назвала «сожалением слабаков».
Это сожаление о том, что ты не сказал именно вот этих слов во время спора, нытье о том, что ты не успел «больше сделать для себя» или «путешествовать» или что ты не признался в любви тогда, когда еще было можно. Все эти мелкие и неприятные вещи, дороги, по которым мы не пошли, решения, которых не приняли. Когда люди хотят заставить себя действовать, они говорят себе, что лучше сожалеть о том, что сделали, чем о том, что не сделали.