Я всегда остаюсь собой

– Не совсем, – ответил я. – Понимаете, в конце концов, дело оказывается все-таки в деньгах. Деньги, реноме, престиж. Сегодня вы собираетесь рассказать всему миру о своем лекарстве. Но никто не должен знать, как именно вы проводили испытания. Я уверен, что вы провели несколько исследований на добровольцах, может быть, у вас даже есть поддельные документы, которые показывают действительно впечатляющую статистику. Но если кто-нибудь узнает, что на самом деле ваше лекарство было испытано на десятках тысяч, даже сотнях тысяч человек по всему миру, которых вы заставили пережить приступы, это обернется большой проблемой. А что будут делать люди, с которыми произошел приступ из-за вас? После того как это происходит единожды, ты уже знаешь, что есть такая возможность, – и боишься. Впрочем, эти люди могут купить ваше лекарство. Выходит, вы не только производите лекарство, но и создаете болезнь. А зачем вам сейчас отказываться от шариков SGB? Можно будет выбрать рынки, на которых ваше лекарство покупают слишком мало, и сделать так, чтобы там произошли приступы, тем самым сильно повысив продажи. Очень удобно. А если кто-нибудь из вашего коллектива решит, скажем, сообщить что-нибудь прессе, если кого-нибудь замучает совесть непосредственно перед вашим громким заявлением, нужно его остановить. А если случайно выяснится, что этот кто-то – в нашем случае это дама – должна вскоре сама пережить свой первый приступ, почему бы не убрать ее, как будто бы произошел несчастный случай, далеко от вас, в чужом теле?

Проблема в том, что чужое тело, оказывается, принадлежит жене одного из самых богатых и влиятельных людей на свете. Начинается настоящее полицейское расследование, основательное, с подробными сообщениями в прессе. Его просто так не заметешь под стол и не скроешь за несколько недель бюрократической волокиты. Публика следит за расследованием этого убийства. А настоящей головной болью это становится, когда девушка, которая обменялась с Кармен, начинает допытываться и выяснять, что произошло, или когда я начинаю понимать, что случилось. И даже если мы ищем не там, мы все равно можем что-нибудь найти – что тогда? Тогда от нас нужно избавиться. А после можно не осторожничать.

Вы, профессор Стоун, – указал я на него дулом пистолета, – не имеете права продолжать то, что делали. Все. Хватит. Мы отправимся на вашу пресс-конференцию вместе, и вы сделаете там две вещи: не только объявите о своем лекарстве, но и признаетесь, что сами организовывали приступы. Если вы откажетесь или пошлете свою гориллу, чтобы она попробовала меня убрать, это не поможет. А если вы не объявите то, что я вам сказал, на пресс-конференции, то в три часа пополудни редакторам всех израильских газет и больших всемирных новостных сайтов автоматически отправится мейл с расписанием полетов доктора Уильямсон, со схемой устройства шариков SGB и с показаниями – моими и Тамар Сапир. Все. В общем, можете позвонить своему другу и сказать, что меня здесь уже нет. Мы посидим вместе, перекусим, а заодно обсудим, что вы объявите всему миру. Если хотите, могу помочь с черновой версией речи.

Я откинулся на спинку кресла. Пистолет я по-прежнему держал в руках, но в тот момент мне показалось, что в нем уже нет необходимости. Стоун должен был что-нибудь сказать. Может, он понимал, что я блефую, может – нет. Все, что мне нужно было, – это его реакция, которая будет доказательством его вины. Пусть он посмеется надо мной, рассердится на меня, но пусть подтвердит это – голосом. И тогда мне действительно будет что разослать редакторам газет.

Последние несколько минут профессор Стоун смотрел на свои руки. Я видел в этом признание своего поражения, полного провала.

И тут он поднял глаза на меня. В них была все та же холодная и непроницаемая ясность, которую, кажется, я видел и при первой нашей встрече, но на этот раз там было и еще кое-что. Грусть, что ли. Уголки его губ скривились в горькой полуулыбке. На мгновение мне показалось, что ему стало жалко самого себя, но потом мне вдруг стало не по себе. Он жалел не себя, а меня.

– Ох, Арбель… – сказал он усталым голосом.

В дверь постучали.

Стоун встал, не обращая внимания на мой пистолет. Подошел к двери и потянулся к ручке.

Все это время я не отводил от него взгляда, но не мог заставить себя действовать. Взгляд, которым он смотрел на меня последние несколько секунд, все еще парализовывал меня.

– Профессор, – я наконец поднял пистолет, – отойдите от двери.

– Дан, мне жаль, – сказал он. – Очень жаль.

Я навел на него пистолет, прицелился.

Профессор Стоун резким движением открыл дверь и я успел увидеть кого-то, кто стоял снаружи, тоже с пистолетом наготове, и нажал на спусковой крючок, целясь точно посередине этой фигуры.

Часть вторая

1

Помню, как я наклонился вперед и уже напряг мышцы, чтобы броситься к папе, но понял, что он умер еще до того, как его голова упала на ковер. Они нашли нас. И дверь все еще открыта.