Я всего лишь собака

Притворяется, что спит, да ещё лапу свесила, будто случайно, и та болтается прямо у меня перед глазами. Я вижу, как она медленно то выпустит свои коготки, то спрячет их назад в кожаные подушечки на лапах.

В Венгрии ни один домашний кот не отважился бы на такое!

Там-то коты знают своё место, дядя Ференц об этом позаботился: кошкам место на сеновале и на лугу, пусть там часами охотятся в траве за какой-нибудь тощей мышкой.

Ну, а здесь всё иначе…

Здесь-то дядюшки Ференца нет, я в этих краях один-одинёшенек, и зовут меня тут Антоном.

Нет, я не жалуюсь.

По большому счёту, мне повезло: миска всегда полна, свежая вода в достатке, а в награду мне дают пожевать высушенные свиные уши — объедение!

Ах, как они хрустят!

Ладно уж, в доме есть и другие места — не хуже.

Глава вторая, в которой я рассказываю о своих хозяевах

В моей новой семье все ко мне хорошо относятся.

Хозяина зовут Фридберт.

Мы оба любим прогулки, и это нас сближает. В любую погоду готов он бродить со мной по лесу.

Конечно, ему за мной тяжело угнаться: у него-то всего две ноги, не больно разбегаешься.

Вот он и завёл свисток, чтобы меня подзывать.

Но я делаю вид, что ничего не слышу. Фридберт не понимает, что мы, овчарки, — прирождённые пастухи; наше дело — следить за большими стадами. Серые венгерские коровы, шерстистые свиньи и вдобавок волошские овцы — вот наши подопечные.

Овцы блеют и щиплют траву.

Они глупы, не знают, где север, где юг.

Без нас, овчарок, они наверняка пропали бы.

Пушта — самая бескрайняя степь в мире.

Там живут шакалы, хорьки, а ещё дикие кошки и енотовидные собаки.

В пуште можно бегать дни напролёт.

Там нет никаких заборов, никаких границ, лесов и домов.

Куда ни глянь — сочная зелёная трава.

Лишь изредка встретишь в поле колодец-журавель, а если повезёт — набредёшь на старый сарай, где можно ночью укрыться от дождя и ветра. Небо в пуште высокое и синее, словно океан. Мы, собаки-пастухи, живём прямо под открытым небом, ловим носом ветер, принюхиваемся, нет ли опасности.

Денно и нощно следим мы за стадом.

Если какая овца отобьётся от остальных, мы её живо возвращаем назад.

И никаких свистков не надо: мы сами знаем, что делать.

А Фридберт называет это непослушанием! Вот завёл бы себе овец, увидел бы тогда, чего я стою.

Только от него не дождёшься…

Здесь овец и в помине нет и шакалов никто в глаза не видывал.

Тут одни зайцы да утки.

Но зайцы для меня слишком шустрые.

Я бы их охотно погонял, но они ловчат: делают петлю и скрываются в траве.

Зайцы знать не хотят, что такое порядок.

А уж про уток и говорить нечего…

Слетаются большими стаями, а стоит мне подойти поближе — все разом поднимаются в воздух.

Ох уж мне этот фридбертов свисток!

Он всему помеха.

Как тут прикажете нести службу?

Как показать, на что способен?

Но я твержу себе: Az okosabb enged — уступает тот, кто умнее.

Я умнее, это точно.

Чтобы порадовать Фридберта, я готов ходить у его ноги.

За это полагается свиное ухо в награду.

А за свиное ухо я готов сделать всё что угодно.

У Фридберта низкий голос и короткий язык. Он у нас вожак.

Если я не выполню его команду, не видать мне свиного уха.

Наоборот, сам могу схлопотать по ушам.

А треплет он за уши пребольно, будто кот когтями по носу ударяет.

Так-то!

Зато все остальные в доме пляшут под мою дудку.

Стоит мне тихонько поскулить, вильнуть хвостом или толкнуть носом — и готово дело: каждый сделает то, что я хочу.

Хозяйку зовут Эмили.

У неё доброе сердце и громкий голос.

Она заправляет всеми кастрюлями на кухне. Открывает банки с моей едой и наливает мне воду в поилку.

По вечерам её руки пахнут куриной кожей, ливерной колбасой и ветчиной.

Чуток поскулить, повилять хвостом, толкнуть разок-другой носом — и пожалуйста: она протягивает мне лакомый кусочек.

Тайком, конечно, — ведь Фридберт не одобряет незаслуженные подачки.

Так что надо быть начеку: а ну как заметит, что Эмили меня балует…

Может, он и её за уши оттреплет за непослушание.

Впрочем, не знаю.

Но знаю, что должен смирно лежать под столом у ног Эмили.

У нас, венгерских овчарок, четыре радости в жизни: овцы, свиные уши, куриная кожа и ливерная колбаса.

От кого этим пахнет — от того мы ни на шаг, я готов такого всю жизнь пасти.

Так что я не жалуюсь…

По большому счёту, мне повезло: Эмили в собаках души не чает, а Фридберту не видно, что там под столом делается.

Глава третья, о Малышке, которую я люблю больше всех на свете

А теперь я расскажу вам о Малышке!

Вот кто зеница моего ока, моё солнышко, друг на все времена!

Когда эта девочка своим звонким, как колокольчик, голоском зовёт меня Антоном, мне кажется, что она величает меня Брендоном. Только Малышка знает, как меня правильно чесать и гладить.

У неё такие лёгкие ласковые ручки, нежные, словно собачий язык.

Малышка не выше меня ростом, зато реветь может громче серой коровы, а топать сильнее быка, да ещё блеять, словно овца, и выть, как шакал.

Только она завидит кошку, как давай топать, блеять и реветь.