Я всего лишь собака

Спасены, думал я, мы спасены!

Наконец я её отпустил.

Малышка всё ещё сердилась.

Подбежала Эмили, подхватила дочку на руки и прижала к себе.

Фридберт был бледен, словно венгерский пастух в лунную ночь; его била дрожь.

Ботинки у него промокли: он тоже попытался бежать по льду, но был слишком тяжёлый.

Я отряхнулся, и дыхание моё постепенно успокоилось. Отчего такой переполох? Для меня, как настоящей пастушьей собаки, ничего особенного не произошло.

Увести ребёнка со льда — это пара пустяков. В Венгрии мы, овчарки, следим, чтобы коровы не вышли на лёд, не говоря уже об этих глупых овцах.

Правда, в Венгрии лёд потолще будет и так легко не трескается.

Но всё же дядюшка Ференц дважды проваливался в воду. Я до сих пор помню сосульки в его шкуре. Ему тогда с трудом удалось выбраться из холодной полыньи.

Мне было жаль Фридберта — таким он казался беспомощным. Обнял меня и всё гладил, гладил.

Конечно, он мог этого и не делать.

В конце концов, он вожак, думал я, а хороший вожак не должен показывать свои слабости.

Когда мы вернулись домой, для меня началась новая жизнь.

Просто уму непостижимо!

Мне теперь всё разрешалось, даже то, что раньше строго-настрого было запрещено.

Меня больше не заставляли лежать в корзине, пока не высохну, потому что лапы мокрые и грязные.

Никто не пенял мне: от тебя псиной воняет! Наоборот: Эмили уткнулась носом в мою мокрую шерсть, а потом уложила меня на лучшее кресло у батареи.

Они словно по моим глазам читали мои желания.

Фридберт сам подошёл к холодильнику, открыл тяжёлую дверь, достал ветчину, колбасу и куриную кожу — всё для меня.

Я ел прямо из его рук.

Мицци, ничего не понимая, следила за этим со своего места на батарее и только облизывалась.

Эмили подогрела молоко и налила мне в миску.

А когда наступила ночь, хозяева впервые оставили дверь в спальню открытой.

Фридберт указал на овечью шкуру и сказал:

— Антон, дружище, отныне ты можешь спать на этой шкуре. Ты лучшая овчарка в мире!

Когда они улеглись, я прикорнул рядышком на полу.

Эмили всё повторяла:

— Если бы не Антон, Фридберт, ах, если бы не Антон!

Глава девятая, в которой я лакомлюсь рождественским гусем

Страшно подумать, что бы случилось, просто страшно подумать! Он настоящий герой, Фридберт, настоящий герой!

Это было уже слишком.

Я устал как собака и не мог этого вынести! Нет, я не жалуюсь.

По большому счёту, мне повезло.

Но я всё же встал, отволок овечью шкуру к себе в корзину и в конце концов заснул спокойно.

Я заслужил отдых!

Непросто быть хорошей собакой. Но быть собакой-героем ещё труднее.

Я изо всех сил пытался привыкнуть к этой роли.

Не только Фридберт и Эмили изменились — даже фрау Штеппентритт подобрела и стала со мной поласковее.

А щенки из собачьей школы глядели на меня с восхищением.

Когда их приводили на тренировку, они скулили и визжали как ненормальные и не отходили от меня ни на шаг.

Может, надеялись, что отблески моей славы перейдут и на них.

Я — пример для подражания, сказала фрау Штеппентритт.

Вот уж спасибо, не надо!

Оставьте меня в покое!

Куда там!

Теперь ей вздумалось сделать из меня собаку-спасателя. Она заявила, что у меня есть какие-то очень редкие способности.

Но Фридберт отказался. Решил, что это ему не по карману, а спасать я и так умею.

Но, боюсь, Фридберт ошибается.

Фрау Штеппентритт это не ради денег задумала.

Просто она вбила себе в голову, что я особенный, и желала всему миру это доказать.

Поэтому она всё же начала учить меня на спасателя.

Заставляла лазить по туннелю, сделанному из ткани, натянутой на проволочный каркас.

У выхода клала собачье печенье — для приманки.

А ещё мне приходилось балансировать на лестнице.

Она считала, что мне это в радость, но это не так: у меня от высоты голова кружится.

Да и туннель этот мне тоже никогда не нравился. В Венгрии такие вот туннели ведут в логово шакалам, где те выводят своё потомство. Ни одна венгерская овчарка не отважится туда сунуться. Дядюшка Ференц нам строго-настрого наказывал не совать нос ни в какие норы и лазы.

Но фрау Штеппентритт думала иначе. В Венгрии бы у неё ничего не вышло.

Ох, тяжело быть героем, примером для подрастающего поколения и спасателем!

Одно хорошо, спору нет: лучшие места во всём доме теперь принадлежали мне.

Стоило мне остановиться перед любимым креслом, где разлеглась кошка, — её тут же прогоняли.

За это она, ясное дело, ненавидела меня пуще прежнего и чуть что показывала мне свои коготки. Одной Малышке не было дела до моего геройства: она вела себя как обычно и играла со мной как прежде.

Поди, уже и забыла, как я тащил её по льду.

Теперь у нас новая игра, называется «пихалки». Малышка наскакивает на меня, а я падаю, и мы оба покатываемся со смеху.

Маршрут наших прогулок изменился: Фридберт и Эмили обходят теперь утиный пруд стороной и ведут меня через кукурузное поле, где оставлены на зиму початки для фазанов. Этот путь намного опаснее! То и дело слышится какой-то шорох — приходится смотреть в оба и держать ушки на макушке.

Кукуруза уродилась густая и высоченная — ну прямо лес; заблудиться в этих зарослях — пара пустяков.