Я всё ещё здесь (СИ)

Меня тошнит от его тона, от его голоса, от его присутствия. А ещё я просто готова разорваться изнутри от переизбытка чувств и от желания вдарить ему посильнее. Но его слова заставляют вспомнить про былой нрав и я просто-напросто задираю голову и что есть сил плюю ему в лицо, ожесточённо поджимая челюсть и, очевидно, не боясь его действий. Уже всё равно, пусть хоть в этом песке закопает, хоть рожу его видеть не буду.

— Вот как, — привычно спокоен, он стирает ладонью попавшую на его щёку слюну и долго в мои глаза вглядывается. Слишком долго. Настолько, что сил стоять больше не остаётся, колени непроизвольно подкашиваются, и по закону жанра я должна снова рухнуть на песок, но реакция Миронова впереди планеты всей, он быстро реагирует и подхватывает на руки, продолжая также топать к машине. — Слабенькая какая.

Он не он, если не выкинет какой-нибудь тщедушный комментарий, но мне плевать и на это. Я просто болтаюсь на его руках, как мешок с мусором, покуда этот мешок он не кидает на заднее сидение автомобиля, отчего-то проявляя “милосердие” и оставляя меня всю оставшуюся дорогу без его порядком поднадоевшей физиономии.

— Куда мы? — глаза не закрываются, я сверлю взглядом потолок всю дорогу, проклиная отборным матом свой организм за то, что борется с усталостью и не хочет отрубаться. Вот и кидаю убогий вопрос, вяло интересуясь о следующем пристанище.

— К Михайлову, — вся моя усталость сходит на нет, я даже на локтях приподнимаюсь, озадаченно изгибая бровь и устремляя свой взор на Мироновские глаза, которые ловлю в зеркале заднего вида. — Верну тебя ему, заберу Лесю обратно, и больше никогда вас не потревожу. — Я буквально на глазах “трезвею” от его голоса, но серьёзность с его лица через короткий отрезок времени спадает, и блондин растягивает свои губы в идиотской улыбке. — Клёвая шутка, да?

А мне что остаётся? Только глаза закатить, недовольно цыкнуть и откинуться обратно на спину, дабы снова изучать потолок. Ещё бы придурок этот хихикать перестал, раздражает. Отборное чувство юмора, конечно, я бы поаплодировала, если бы силы были...

Если честно, я не помню точное название очередного мотеля, в коем мы “приземлились” на ту ночь. Не помню имени той бедолаги, которую Миронов зажал ночью в коридоре, стоило ей высунуться покурить. Я даже старалась стереть из памяти тот момент, когда он приволок её в номер и заставил отсасывать на моих глазах, аргументируя это тем, что мой рот напоминает сломанный пылесос. Видимо, для него было в новинку то, что я оказалась далеко не роботом, и не могла сполна исполнять его прихоти, которые в голову отборно стреляли, как из пулемёта. А ещё мне показалось, что он ревность пытался вызвать. Это я прочла в его глазах, невольно вспоминая, что могу общаться с ним на вербальном уровне, схватывая его мысли без нужды их озвучки.

Но мне было плевать... И плевать было настолько, что как только он отпустил её загривок из своих пальцев, меня вдруг одолело дикое желание захлопать в ладоши и сказать, чтобы исполнил это на бис. И исполнял до тех пор, пока из него все соки не высосут и не превратят его член в засохший изюм.

Странно, но той ночью у меня и в мыслях не было извиниться перед девушкой, как я обычно любила это делать. Не было ни сострадания, ни отвращения, ни желания защитить... И находила я всему этому лишь одно оправдание, имя которому — усталость. Я попросту устала принимать все удары на себя. Я была истощена как морально, так и физически, уж слишком сложно мне давалась его грубость, которую он именовал страстью. А страсти то по сути и не было... был животный жар, который он разжигал и в нём же сгорал, превращаясь в дикого шакала и напрочь забывая, что его партнёр далеко не жертва, а живой человек.

Но так или иначе, мне приходилось с этим мириться, подавляя в себе раз за разом не только жалость, но и тягу остаться один на один с его телефоном, чтобы бросить вызов SOS Максу.

Мысли о нём отвлекали хоть немного. Я зачастую думала о том, как он, где он, что с ним... Даже ловила себя на том, что далеко не прочь была бы снова оказаться в том времени, когда была заложницей его дома. Да что уж там... этими мыслями я грезила.

Месяц скитаний, а может и два, я уже сбилась со счёту и порой не могла вспомнить не то, что день недели, а какое нынче время сезона. Но подсказку я не уловила даже в дождике, за коим наблюдала сквозь окно забегаловки, увлечённо наблюдая за прячущимися под навесами людьми, лишь бы трёп Мироновский не слушать. А тот не затыкался как назло, пережёвывая бургер и задевая мой слух самой идиотской темой, которую только можно было придумать.

— Интересно, когда я для наследника созрею... — я понятия не имею, кому был адресован этот вопрос: мне, или самому себе. И вопросом ли это вообще было?

Наследником чего, милый? Тропы крови и чана с безумием?

Смотрю на него потупленным взглядом и не знаю, что и ответить. Да и нужно ли вообще отвечать, учитывая то, что он изучает глазами меню, не обращая на меня толком никакого внимания.