Я всё равно тебя добьюсь

– Дай угадаю, с Саньком?

– Конечно. Он мне и показал это место.

– Ага. Предложил разделить солому в горизонтальном положении?

– Обязательно всё опошлять?

– Да или нет?

– Это не твоё дело.

– Значит, да.

– Наши с ним отношения никаким образом тебя не касаются.

– Да куда уж мне. Я ж мимопробегало, мои чувства ничего не… – у ворот доносятся шорохи и бурчание. Только и успеваю ойкнуть, когда меня заваливают за баррикаду стога, зажимая рот ладонью.

Демидова наваливается сверху, прислонив палец к губам. Намекает, чтоб я молчал? Запросто. Готов не произносить ни звука столько, сколько потребуется, если она останется на мне в этой позе подольше.

Слышим как в амбар что-то закатывают. Явно тяжёлое, потому что ругань прямо-таки отборная. Судя по всему, попутно себе отдавили пальцы. Долго ковыряются внизу, гремят обрушившимися вилами, подпирающими стену, снова ругаются и лишь потом всё стихает.

Паулина ещё недолго выжидает, прежде чем осторожно выглянуть из укрытия.

– Там просто дядя Юра… Он меня знает, и родителей моих. И Сашиных, – виновато краснеет она, понимая, как странно смотрится её порыв. – Получится очень некрасиво, если поползут слухи. Я то сказала, что мне до знакомой дойти надо. А я тут… с тобой…

– Угу, – мне абсолютно плевать, какие у неё там оправдания. Я кайфую. От улыбки вот-вот треснет морда. От чего Пуля смущается ещё больше, пытаясь торопливо отползти. Удерживаю её на месте, прижимая за бёдра. – Ну куда ты? Отлично сидишь же.

– Тим… – кое-кто напрягается каждой своей клеточкой. И я не про себя. – Не надо так делать.

– Как? – рывком принимаю сидячее положение, сокращая расстояние между нами ровно до одного дыхания.

– Вот так…

– Не нравится?

– Нет.

Врунишка. Прячет глаза, но не вырывается. Милые дамы, скажите: когда вам действительно не нравится чьё-то посягательство на личное пространство, вы покорно всё терпите? Тоже не пытаетесь сопротивляться?

О чём и речь. Так что не надо ля-ля.

Мягко придерживая за подбородок, разворачиваю её лицо к себе. Вторая возможность за сутки быть ближе и иметь возможность вдохнуть сладкий цветочный шлейф её духов. Удачный день. Шикарный, я бы сказал.

– Тим, пожалуйста. Не надо… – сбито вырывается из Пули, когда кончик моего носа касается её пылающей щеки, прочерчивая невидимую линию.

– А я ничего не делаю, – едва слышно отзываюсь, словно бы невзначай задерживая подушечки пальцев на её приоткрытых губах. – Почти…

Что невыносимо… невыносимо сложно. От одних только воспоминаний вкуса её поцелуев моментально закипает кровь, а от её присутствия и соблазна снова их повторить вовсе рвёт башню.

Поцелуи.

Только поцелуи, ничего больше, но все они случались уже после официальной "помолвки". Спонтанные, горячие, ненасытные, страстные, взаимно желанные и полные женского стыда за аморальность. Наша маленькая тайна, о которой никто никогда не узнает.

Я не соврал Саньку, когда пообещал, что не буду её ни к чему принуждать. Не принуждал прежде, не стану и сейчас. Любой наш следующий шаг зависит целиком и полностью от Пули…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПАУЛИНА

Глава пятая. Поцелуй навылет

Тронутое лёгким загаром лицо. Двухдневная щетина. Родинки на щеках. Ярко выраженные скулы. Танцующие огоньки упрямства в глазах и вздёрнутый подбородок уверенного в себе человека. Настойчивого, целеустремлённого, наделённого самоиронией – на это клюют все. И я не стала исключением, хоть и долго сопротивлялась.

Это как затягивающая воронка из которой не спастись: сколько за спасательный круг не цепляйся – засосёт. Так, может, не стоит и пытаться? Не проще отпустить бесполезный балласт, насладившись последними секундами невесомости перед резким падением?

Ответа на этот вопрос я не знаю, но снова чувствую знакомое головокружение, от которого внутри всё сжимает до размера песчинки. Как писал Хармс^[30]: я не имею больше власти таить в себе любовные страсти. Эндорфиновое удовольствие, расплата за которое слишком велика…

Слабое прикосновение Тиминых губ к моим отзывается пульсирующим покалыванием по всему телу. В голове каша, в сердце тяжёлый камень стыда. Нельзя. Неправильно. Нечестно. Это предательство.

Пересиливая себя, отстраняюсь, пресекая возможность поцелуя.

– Нет? Жаль, ну да ничего. Тогда в следующий раз, – Нечаев и не думает расстраиваться. Для него всё очевидно.

– Я бы не была так уверена. Разбалуешься ещё.

– Ой, брось. Давай будем откровенны: я и так на голодном пайке.

– Уверена, ты как-то решишь эту проблему. За тобой не заржавеет, – поскорее слезаю с него, исключая возможность нового соблазна.

– Это негласное разрешение действовать?

– Действуй. Без меня, – вестибулярочка подводит: колени трясутся, ноги ватные. С гуляющей ходуном лестницы приходится слезать очень осторожно.

Тима себя такими мелочами не утруждает, лихо спрыгивая вниз и приземляясь на укомплектованные мягкие стоги. Я только на середине пути, а он уже подаёт руку, помогая не навернуться.

– Без тебя – это самоудовлетворяться? Спасибо. У меня скоро и так мозоли будут.