Я за тебя умру

— Все хорошо, — откликнулась она, — только погубили мою шляпу.

Передняя часть поезда, пыхтя, уменьшалась вдали. Джози стояла в тамбуре с французским капитаном полиции.

— Здесь у нас красивые места, — утешил ее он.

— Да, — лаконично согласилась она.

— А когда влюблены, все кажется еще красивее, — галантно продолжал француз. — Не волнуйтесь, вы соединитесь с вашим другом в Париже.

— Вы могли бы, по крайней мере, оставить меня одну, — сказала Джози.

Он поклонился.

— Понимаю вас, мадемуазель.

Поезд был уже так далеко, что казался маленьким черным пятнышком, и такой же маленькой была надежда на то, что они увидятся снова. Она стояла, безутешно глядя на розетки в фетровой миске. Все ее встречи с Тибом заканчивались так же.

V

Доктору Пилгриму, Grand Maitre de l’Ordre de l’Hygiène Publique[12], ассистенту знаменитого доктора Эванса, дентального хирурга при дворе, а также различных Бурбонах, Сесилах, Черчиллях, Вандербильтах, Габсбургах, Шамбрунах и Асторах, только что вручили роскошный букет. Букет был послан садовником Тюильри, которого он пользовал бесплатно, — но букет его не тронул. Благотворительную работу доктор выполнял добросовестно, но холодно, и сейчас его гораздо больше занимало новое кресло, изобретенное им и доктором Эвансом. Он был рад, что война закончилась, пусть французы и потерпели поражение. Теперь практика расширится. В дверь позвонили раз и еще. На третий раз он сам стал спускаться в холл — выяснить, почему никого нет у двери, — стал спускаться и наткнулся на взбегавшую по лестнице возбужденную Джози.

— Почему никто не открыл дверь? — спросил он. Она его перебила:

— А, звонок, ладно. Дай скажу, кто сейчас пришел и ждет внизу.

— Не желаю знать. Дверь надо открывать, когда звонят.

Дверь как раз и открыли в это время. Там стоял молодой человек, который несколько удивился словам впустившей его женщины.

— Вы от доктора Эванса?

— Нет, мэм. Я представляю газеты «Ричмонд таймс диспетч», «Данвилл ньюз» и «Линчберг курьер».

— Как вы узнали, что я здесь?

— Не понимаю, — сказал Тиб.

— А, — нервно сказала дама. — Ну что ж, входите, пожалуйста.

Когда они вошли в освещенную газовым светом приемную, она спросила:

— Вы с жалобами?

— Нет, — сказал он.

Она выглядела несколько взволнованной и сочла нужным извиниться за это.

— Я не была в кабинете у врача с ранней молодости. Так что чувствую себя немного странно.

— А вы с жалобами? — спросил он в свою очередь.

Женщина кивнула.

— Да. С жалобами. Жалобами на оскорбления и унижение.

Тиб посмотрел на нее с интересом.

— Такие чувства мне понятны, — сказал он.

— Вы американец, — заметила женщина. — Мой отец был гражданином Америки, хотя родился в Шотландии.

— Я не американец, — ответил Тиб. — Я виргинец. Для меня эти два слова никогда не будут значить одно и то же.

Женщина вздохнула.

— Увы. О себе вообще ничего не могу сказать. Тридцать лет я очень старалась быть француженкой, а сейчас не знаю, какой я нации.

Тиб кивнул.

— Как и я. Гражданин несуществующей страны, участник проигранного предприятия, разгромленный вместе с ним.

Открылась дверь, и Джози быстро подошла к женщине.

— Ваше величество, экипаж доктора Эванса будет здесь через пять минут.

— Ожидание меня не огорчило, — сказала императрица^{149}. — Я беседовала с этим молодым американцем.

Джози бросила на Тиба удивленный взгляд и спросила императрицу:

— Хотите подняться в мою комнату?

— Предпочитаю не двигаться. Я сижу на сумке с драгоценностями.

Полчаса назад Тиб наблюдал толпу, текущую мимо Тюильри, и у него мелькнула мысль, не станет ли новой Марией-Антуанеттой^{150} эта добрая испанка с трудной судьбой.

— Могу я вам чем-нибудь быть полезен? — спросил он.

— Нет, спасибо, — поспешно ответила Джози. — Мой брат и доктор Эванс обо всем позаботились.

— Но он может быть полезен. С тремя американцами я буду в еще большей безопасности, чем с двумя. Если он поедет с нами, я сочту это за огромную любезность.

— Я верхом, — сказал Тиб.

— Тем лучше, — сказала императрица. — Вы будете нашим эскортом.

…Десятью минутами позже маленькая партия собралась перед конюшней. С улицы доносились голоса толпы, обрывки песен Беранже, проклятия императору, императрице и двору и непрерывное шарканье ног, направлявшихся к огню и катастрофе. Доктор Эванс, возбужденный и решительный, стоял между императрицей и красным заревом факелов на улице, словно желая заслонить ее, насколько можно, от угрозы и ненависти.

— Значит, едете с нами, — сказал он Тибу. — Запомните: мы договорились, что у нас безумная женщина, и мы везем ее в Трувиль^{151}.

— Я безумная! — воскликнула императрица. — Я начинаю думать, что так оно и есть. Пусть этот молодой виргинец едет с нами в экипаже, чтобы мы могли поговорить об изгнанничестве. Добрый доктор Пилгрим с удовольствием возьмет его лошадь и будет эскортом. Правда, доктор Пилгрим?

Пилгрим сердито посмотрел на Тиба.

— Да, ваше величество.

— Мы готовы, — сказал доктор Эванс.