Я забыл умереть

Я отгонял от себя эти мысли, как назойливых мух. У меня не было времени препираться с собой. Я вызвал такси и поехал в ломбард, в котором мы вместе с Дженнифер заложили бабушкино ожерелье. Ломбард этот был неподалеку. Когда клиент закладывает вещь, особенно если это дорогие украшения, он предъявляет водительские права и оставляет отпечатки пальцев. Отпечатки были мои, так как Дженнифер боялась, что семья ее вычислит.

Так как ожерелье было заложено на мое имя, я сказал им, что не буду его выкупать и хочу получить оставшуюся часть денег. И вот у меня снова появились средства к существованию. Таксист повез меня обратно в даунтаун. К этому времени у меня уже начиналась серьезная ломка. Я донюхал оставшийся кокс на заднем сиденье, опасаясь героиновой ломки. С ней шутки плохи.

В конечном счете я разжился мазью и поправился. Как обычно, я перебрал, и мне пришлось прилечь. Я добрел до соседней аллеи и повалился на землю. Земля, на которой я лежал, воняла мусором и блевотиной. На расстоянии вытянутой руки красовалась куча человеческих испражнений. И тут меня накрыло. Как будто лопатой дали по башке. Все было кончено. Не было дороги назад.

Я кололся одной иглой с ВИЧ-инфицированным. Мне не к кому было обратиться, никто не мог мне помочь. Моя мать жила за чертой бедности, я уже высосал из нее все, что можно. Она посылала мне деньги и занимала тысячи и тысячи долларов по кредитной карточке.

Следующие полтора года превратились в бесконечную череду передозов, попрошайничества на заправках, различных передряг и больниц. Я и раньше был бездомным — спал в отелях и машинах, ночевал у друзей. Но теперь мой уровень жизни упал ниже некуда. Я докуривал найденные в урнах бычки и срал в парках, подтираясь рукой. Все это было в порядке вещей.

Я всегда был в движении. Невозможно остановиться, когда опускаешься на дно. Я не говорю о наркотиках. Это данность. Я имею в виду перебежки с места на место. Эта обреченность, которая нависает дамокловым мечом, живые напоминания о ней, поджидающие тебя за каждым углом: барыги, которым ты должен денег, головорезы, на чьей территории ты торгуешь. Не знаешь, кто тебя убьет — уличная шпана, профессиональные карманники, торчки и джанки, инфицированные ВИЧ, потерявшие всякую надежду и готовые прикончить тебя за пятидолларовую вмазку… Омерзительные улочки воняют мочой и дерьмом. Они завалены сломанными стеклянными трубочками, грязными иглами, они испачканы кровью и пороком. Притоны и ночлежки унылы при свете дня, но вы не представляете, как преображается Скид-Роу ночью. Драки, убийства — люди умирают здесь каждый день, но об этом вы никогда не услышите, так как эти люди никому не нужны, ведь иначе они не опустились бы на самое дно.

Здесь полно жертв проигранной войны с наркотиками, психически больных (многие из них ветераны), которые должны лечиться в больнице, но не могут оплатить лечение, беспризорников и/или жертв насилия и домогательств. Головокружительный вихрь безумия и зависимости, отчаяние, проституция, убийства, насилие, преступность и порок — все это здесь, на расстоянии двух кварталов от полицейского участка. И никто ни на что не обращает внимания, всем все равно.

Самые обычные с виду парни насилуют бомжа перед грязным сбродом, при этом они громко гогочут, желая показать окружающим свое превосходство и власть. Происходящее вокруг сильно отличается от той лапши, которую нам вешают на уши телеканалы. Оно отличается от бесчувственного насилия, которое показывают в кино. Это насилие возникает внезапно и стремительно, от него перехватывает дух. Здесь кровь темнее и недостатка в ней нет. От этих первобытных гортанных звуков насилия тебе не просто нечем дышать, — ты немеешь на долгие часы, как будто все твое тело обколото новокаином.

Ты не можешь поверить своим глазам, поэтому твой мозг прячет увиденное вглубь, в потаенные уголки твоего подсознания, — так он хочет тебя защитить. К сожалению, практически всегда все рано или поздно вырывается наружу, проявляясь в виде панических атак или ночных кошмаров.

Иногда я разыскивал старых друзей или знакомых из Малибу, и они жалели меня. Они приезжали из даунтауна, давали деньги и, конечно же, просили у меня наркотики, и я выполнял их просьбу.

Видя, в каком плачевном положении я оказался, они снимали мне номер, предлагали помыться под душем, начать жизнь заново, но просили больше никогда не звонить. Я думаю, что они надеялись увидеть старину Халила, а не изможденного вонючего торчка, весом в пятьдесят килограммов, покрытого язвами и струпьями. Увиденное приводило их в чувство, но ненадолго. В итоге все они ушли из жизни один за другим.

Глава шестая

П оследним, кто пытался мне помочь, была моя старая соседка Дана. Она жила в соседней квартире, пока мы не отбыли в рехаб. Она предложила мне приехать в Малибу, чтобы я мог помыться и переодеться в чистое белье.

Она открыла дверь и увидела меня…

— Как ты мог так опуститься? — ужаснулась Дана.

— Не знаю. Не знаю.