Я захватываю замок

— Этой ночью я всех люблю! Боже, какое облегчение, как хорошо, что я все-таки люблю Саймона.

— А если бы поняла, что не любишь? Отказала бы? — поинтересовалась я.

Она надолго задумалась, а потом с вызовом бросила:

— Нет! Перед поцелуем я сама себя предупредила: «Ты в любом случае выйдешь за него замуж как миленькая». Знаешь почему? Потому что за его спиной, на туалетном столике я увидела полотенце, которым Саймон вытирался после бритья. Старое, истертое, ужасное… В нашем доме ни одного запасного полотенца!

— Думаешь, я не знаю? — усмехнулась я.

— Не хочу так жить. Не хочу! И не буду!

— Ну конечно! У тебя будет столько полотенец, сколько пожелаешь, — сказал голос мисс Блоссом. — Роузи, милая, мои искренние поздравления!

— И одежда, какую пожелаю! — с воодушевлением подхватила сестра. — Подумаю об этом, пока буду засыпать.

— Хочешь, ложись на кровать с балдахином? Чтобы антураж соответствовал мечтам! — предложила я, но ей стало лень бегать с кровати на кровать.

Пока я заново прокручивала в голове ночное купание, мой взгляд упал на окно, на черные силуэты эмалированного кувшина и тазика. Неужели они принимали участие в Саймоновом бритье?..

Перед мысленным взором появились два лица: одно с бородой, другое — без. Есть ведь история о каком-то герое, лишившемся волос из-за женщины. О ком же там речь? Так и уснула, не вспомнив.

Ранним утром, когда я разомкнула глаза, в голове всплыли два имени — Самсон и Далила. Словно кто-то шепнул на ухо. Самсону, правда, остригли волосы, а не бороду, так что ассоциация у меня возникла неточная. Хотя сестре наверняка понравилось бы сравнение с Далилой.

Тем временем стало еще светлее. Я села на кровати и взглянула на спящую Роуз. Интересно, что ей снится? Выглядела сестра особенно прелестно, хотя ночная сорочка тетушки Миллисенты едва ли была ей к лицу. Яркие волосы разметались по наволочке, на щеках играл слабый румянец. Почему-то Роуз спящая сильно отличалась от Роуз бодрствующей: казалась еще более юной, мягкой, безмятежной. Удивительно, правда? Как же сильно я ее люблю! Спала она крепко, спокойно, причем в весьма неудобной позе — свесив одну руку с кровати (на железной койке приходится сползать на самый край, чтобы в бока не впивались жуткие бугры матраца). Ничего, скоро у нее будет иное ложе. До чего я рада за сестру! 

Часть третья

ТЕТРАДЬ ЗА ДВЕ ГИНЕИ ИЮНЬ — ОКТЯБРЬ

XI

Сижу на разрушенной стене возле кухни. Почти три недели назад я сидела здесь с Нейлом после купания во рву. Под жарким солнцем — совсем другое дело! Жужжат пчелы, воркуют голуби, ров по края полон синевой неба. Только что спустилась попить воды Элоиза; на нее с глубочайшим презрением посматривает лебедь. А недавно, словно лев в джунгли, нырнул в высокую зеленую пшеницу Абеляр.

Впервые сегодня пишу в великолепной тетради, которую мне подарил Саймон. Новой авторучкой! Тоже от него, вчера доставили. Алая ручка и тетрадь в кожаном, голубом с золотом, переплете. Один их вид должен внушать вдохновение! Однако с огрызком карандаша и пухлой тетрадью Стивена ценой в шиллинг дела продвигались лучше…

Я закрываю глаза и расслабляюсь под лучами солнца. Точнее, расслабляется мое тело — разуму отдых неведом. Вспоминаю прошлое, размышляю о будущем… Мысли бродят туда-сюда. К прошлому меня почему-то тянет сильнее, чем к будущему. Совершенно необъяснимо! Мы ведь часто голодали, мерзли, почти не имея при том одежды, а в последнее время на нас свалилось столько счастья! И все-таки к прошлому у меня больше теплых чувств. Нелепо, правда? Еще нелепее мои скука и апатия. Не то чтобы я грущу — просто ничего не чувствую, хотя, по-хорошему, следовало бы летать от счастья.

Может, если все описать, то разберусь, что со мной не так?

* * *

Неделю назад Топаз и Роуз уехали в Лондон, остановившись в квартире Коттонов на Парк-Лейн. Миссис Коттон и меня звала, но ведь кому-то нужно заботиться об отце, Томасе и Стивене. Кроме того, если бы я приняла приглашение, боюсь, она, помимо приданого Роуз, накупила бы одежды и мне. Она необыкновенно щедра и необыкновенно тактична. Чтобы мы не влезли в долги, миссис Коттон настойчиво попросила продать ей за двести фунтов пальто, отделанное бобровым мехом, — просто навязывать деньги не стала.

По поводу приданого она сказала Роуз так:

— Знаешь, милая, я всегда мечтала о дочери, мечтала ее наряжать. Позволь и мне с тобой порадоваться.

Согласие Топаз ехать в Лондон меня удивило, но все разъяснилось во время нашего разговора в ночь накануне поездки.

Я принесла ей в спальню стопку отутюженных вещей; мачеха сидела на кровати у полусобранного чемодана, уставившись в никуда.

— Я не еду, — трагически проронила она баритоном.

— О господи, почему? — спросила я.