Обсуждая случившееся с Панкратовым, обратил внимание на необходимость изменения тактики противодействия агрессивным демонстрантам. Оперативная съемка показывала, что основная масса пассивна, на милицию нападали только бойцы из головы колонны.
— Владимир Иосифович, мы повторяем логику военных действий до нашей эры, когда армии выстраивались стенка на стенку и соревновались, кто кого продавит. Нужно вспомнить опыт Ганнибала при Каннах. Формировать фланговые группы, которые будут отсекать активистов от основной массы и задерживать их прямо на месте.
Панкратову идея понравилась, но последующие события заставили думать о совсем иных тактиках. Бессмысленная бойня повлияла на всех. Не поддержал действия московских властей Ельцин, все эти годы старавшийся с уважением относиться к правам граждан, свободе прессы и демонстраций.
А впереди было 9 мая, праздник Победы. И новые массовые акции оппозиции, пытавшейся приватизировать подвиги тех лет.
С учетом произошедшего руководство действиями органов правопорядка при проведении массовых мероприятий впервые возложили на Московское управление.
Из дневника:
С одной стороны, удалось через Ельцина повлиять на Лужкова, что дало нам некоторую гибкость в принятии решений. С другой стороны, мы глаз не сводили с Терехова и других организаторов, и они знали, что спрос с них будет персональный.
Спокойно прошедший праздник на время успокоил бушевавшие страсти, на встрече руководства МБ с президентом 15 мая нас несколько раз помянули добрым словом. Однако события сентября — августа 1993 года показали: не готово было тогда государство силой предотвратить гражданскую войну, а мы — своевременно изолировать всех, для кого прямое использование насилия, кровопролитие в своих политических интересах не являются табу.
Парламент и президент, враждующие друг с другом, но вместе публично отвергающие политический сыск, Конституционный Суд, легитимизирующий «Фронт национального спасения», прокуратура и суды, отказывающиеся от последовательного преследования лиц, пропагандирующих насильственные акции и готовящих их, министерство юстиции, отказывающееся пресекать деятельность экстремистских организаций, министерство печати, не делающее того же в отношении газет, призывающих к погромам, — на этом фоне министерство безопасности с его разнородно мыслящим коллективом было не лучше и не хуже других. Можно сказать, что «все были хуже», но нам досталось больше других за грехи предшественников.
За то, что МБ не пресекло сползание страны в малую гражданскую войну сентября-октября 1993 года, нас ругали справедливо. Несправедливо, что только нас.
Конечно, если бы, работая на упреждение, мы заранее изолировали (специально использую термин, не связанный с Уголовно-процессуальным кодексом) хотя бы на месяц тех, кто перевел разногласия в убийство и террор, всех этих анпиловых, баркашовых, макашовых, тереховых, противостояние президента и Верховного Совета было бы яростным чисто политически, но не губительным. Но в 1993 году захватывать экстремистов еще до фактических правонарушений, на стадии разработки акций, мы были не готовы. Главное ограничение — то, что с обеих сторон конфликта стояли не какие-то террористические группировки или банды, а конституционные властные органы.
Формула «Никакой демократии для тех, кто отрицает демократию, никаких прав человека для тех, кто отрицает права человека» в этих условиях не работала.
В 1998 году в Московском управлении проходили юбилейные торжества, на которых демонстрировался фильм, посвященный работе Управления. По окончании я шепнул сидевшему рядом мэру Москвы Лужкову: «А ведь больше 70 % эпизодов, показанных в фильме, приходятся на период 1991–1994 годов». Сейчас эту работу трудно оценить объективно, если не помнить, в каких тяжелейших условиях нам приходилось работать.
Но приведу несколько фактов.