Я закрыл КПСС

На коллегии МВД 17 августа это ощущалось ясно. Приведу примеры высказываний выступавших: «Мы запоздали с подготовкой к штурму», «Политическое руководство, исходя из данных министерства обороны, недооценило реальные сохранившиеся силы преступников» (так и было сказано: «политическое руководство недооценило», а не они, генералы, ответственные за регион!) «Нет восполнения потерь», «Объединенное командование небоеспособно, оно не объединено», «Войска недообучены», «Нужно вести переговоры и дальше, хоть с чертом» (и одновременно — «Нужно прекратить непонятные переговоры и радикально усилить группировку в Чечне»), «Средства связи у МВД на два порядка хуже, чем у бандитов», «ОМОН подготовлен слабо, коллективным оружием владеет плохо». Победных ноток не звучало. Замечу, что вопросы комплектования, пополнения, усиления и обучения войск в Чечне должны были решаться министерствами самостоятельно.

Несоответствие докладов и реальности все сильнее беспокоило и раздражало. Нужен был какой-то выход. Нашлись сразу два.

Лебедь и Березовский напористо повели переговоры с Масхадовым — с целью любой ценой и немедленно остановить бои.

И тут грянул так называемый ультиматум Пуликовского[290].

Пуликовский, увидев, что переговоры Лебедя продвигаются быстро, а они в военном плане топчутся на месте, 19 августа, подтянув войска и плотно окружив периметр Грозного, дал 48 часов на выход людей. После этого по городу должна была начать работу вся огневая мощь российской армии. (Может быть, на его действиях сказалось и то, что ранее в Чечне погиб его сын капитан Алексей Пуликовский.) Только что атомную бомбу не пригрозил сбросить. На город, в котором не только оставались сотни тысяч мирных жителей, но и в котором застряли свои военные и управленцы.

Это вызвало шок. Ельцину только своей Герники и не хватало! Как назло, именно в этот день было опубликовано поручение президента Лебедю «восстановить систему поддержания правопорядка в Грозном по состоянию на 5 августа». Накануне Лебедь публично потребовал отставки министра внутренних дел Куликова. Причем, в своем неповторимом стиле: «Два пернатых в одной берлоге не живут и жить не могут», — намекая на «птичью» этимологию их фамилий. Мотивировку выбрал естественную: Куликов, отвечавший за Чечню, уже дважды допустил захват города сепаратистами. Упомянул и о слежке, установленной за ним сотрудниками МВД. В министерстве факт слежки не отрицали, но говорили о «случайном совпадении». Кто-то, может быть, и поверил…

То есть дальнейшие шаги должны были осуществляться только по приказам Лебедя, и без них действия Пуликовского стали грубым нарушением порядка управления войсками. Получалось, что руководство страны приняло неподдающееся разумному объяснению варварское решение. Или же отдельно взятый военачальник вышел из-под контроля.

Шквал критики обрушился на президента со всех сторон, включая, разумеется, и международное сообщество. После краткого разбора и нервных, на грани истерики, звонков, выяснили, что Пуликовский действовал по своему разумению.

Войска были дезориентированы и деморализованы, и теперь уже ничто не могло помешать Лебедю в десять дней подготовить и в Хасавюрте подписать с Асланом Масхадовым (командующим Вооруженными силами Ичкерии) и вице-президентом Саид-Хасаном Абумуслимовым мирный договор с Чеченской республикой Ичкерия (ЧРИ), являвшийся, по сути, актом о капитуляции России. По договору войска уходили из Чечни, отношения РФ и ЧРИ подлежали регулированию по нормам международного права с акцентом на право наций на самоопределение, причем на Россию налагались завуалированные репарации.

Это было не только пощечиной России, ее президенту и ее Вооруженным Силам. Это было огромной личной трагедией всех чеченцев — сторонников единства с Россией, которых убегавшая держава бросала на расправу победителям. О некоторых позаботились коллеги (так, сотрудников республиканского ФСБ устроили на работу за пределами Чечни), но многие остались предоставленными самим себе.

Но нельзя одним цветом описывать Хасавюртовское соглашение.