Вскоре после назначения Степашин попросил меня помочь в передаче Федеральной службы исполнения наказаний, ФСИН (тогда она называлась Главное управление исполнения наказаний, ГУИН), из МВД в Минюст. Тяжелейшим было положение заключенных переполненных колоний, тюрем, следственных изоляторов и спецучреждений: не хватало продуктов, топлива и уж совсем пыточным было состояние «тюремной медицины». На разгул венерических заболеваний, СПИДа, туберкулеза, на частые случаи применения насилия в отношении «спецконтингента» внимание российских властей обращали правительственные и правозащитные организации из-за рубежа.
Следовало учитывать и наличие международно признанного формата существования уголовно-исполнительной системы — она в большинстве стран отделена от полицейских ведомств и, как правило, контролируется именно министерствами юстиции соответствующих государств.
Аналогичные обязательства взяла на себя и Россия, вступая в такие общеевропейские организации как Совет Европы.
Но проект передачи ГУИН в Минюст вызвал ожесточенное сопротивление МВД, министра Куликова.
Степашин рассказывал:
Противодействие Куликова привело к тому, что политическое решение о передаче ФСИН никак не удавалось формализовать в президентский указ. И Степашин обратился ко мне. Я созвал совещание для окончательного решения вопроса. Выслушав все «за» и «против», просто предложил обоим министрам и всем причастным завизировать тут же за столом заранее подготовленный проект указа — и «процесс пошел». А там и Куликова сняли, и все завершилось летом следующего года.
Одним словом, ГУИН передали в гражданское ведомство.
Вот только конечный результат оказался совсем не тем, какого мы ждали. В 2004 году уже новый президент, Владимир Путин, в рамках реформы госуправления преобразовал ГУИН в Федеральную службу исполнения наказаний — ФСИН. Формально она осталась в подчинении министерства юстиции. А по сути — стала жестокой системой произвола. О пытках в колониях и тюрьмах знают все — и из прессы, и из видеороликов (!) в интернете. Не означают ли многочисленные нынешние жалобы, что, если не по форме, то по существу Куликов был прав?
То же самое — с судебной системой. В то время «организационное руководство судами» было возложено на министерство юстиции. А это противоречило принципу разделения полномочий и ответственности судебной, законодательной и исполнительной властей — важнейшему принципу прогрессивного демократического государства. Независимость суда — гарантия прав и свобод, равенства перед законом, защита от государственного и негосударственного произвола. Председатель Верховного Суда Вячеслав Лебедев попросил подключиться к решению этого вопроса.
Общими усилиями провели через Госдуму и 8 января 1998 года приняли федеральный закон «О Судебном департаменте при Верховном Суде Российской Федерации». На Департамент и были возложены организационно-хозяйственные проблемы судов. Так российский суд стал независимым от исполнительной власти. Полная независимость как гарантия честных, справедливых решений, равенства всех перед законом?
Увы… До сих пор не уверен, что мы поступили правильно, согласившись предоставить судейскому корпусу такие привилегии и полномочия, право «самоочищаться и самосовершенствоваться». Это не раз было предметом наших бесед с председателями Верховного суда Вячеславом Лебедевым и Высшего арбитражного суда Вениамином Яковлевым. Они отстаивали целесообразность такого подхода и говорили, что пройдет немного времени — и гордые судьи привыкнут отвергать попытки административного вмешательства, станут дорожить своим высоким статусом так, что будут неуязвимы к попыткам давления и подкупа. Читатель может сам оценить, насколько сбылись эти надежды сейчас, спустя двадцать пять с лишним лет.
Бодался Чубайс с Березой