Я защищал Ленинград

На линкоре «Марат» всего было 4 башни главного калибра. В каждой башне по три ствола. С точки зрения функционирования артиллерии каждая башня – совершенно автономна. Со своим боезапасом, со всем прочим. Когда попала бомба и развалило одну треть корабля, носовая башня была полностью разрушена. Вторая башня была затоплена, а третья и четвёртая оставались в порядке. По расположению корабля огонь второй башни должен был быть самым главным. Потому что третья башня не могла развернуть свои орудия через все сооружения, находящиеся на корабле. Поэтому нам пришлось восстанавливать вторую башню. Для этого в первую очередь надо было восстановить герметичность носовой переборки. Все аварийные посты были как раз в ведении командира трюмной группы. Водолазы тоже были в моём распоряжении. И мы в зиму 1941/42 года это обеспечили. Завели там пластырь и всё, что там нужно было. Обеспечили герметичность носовой переборки. Башню осушили. Привели в порядок всё электрооборудование. Короче, привели башню в полную боевую готовность. И она приняла на себя основную тяжесть поддержки Ломоносовского (Ораниенбаумского) плацдарма. За боевые действия в этот период и за восстановление башни меня наградили первым орденом Красной Звезды.

К 1942 году, кроме авиации, немцы подтянули артиллерию самого большого калибра и начали периодический обстрел «Марата». Причём было так: наши артиллеристы уже знали все точки на Ломоносовском фронте, и немцы, конечно же, знали расположение кораблей. Пристрелялись они к «Марату» очень здорово. Особенно мы опасались ясных дней. Вроде так всё тихо, хорошо, и вдруг бабах, бабах, бабах! Прямо без пристрелки. И обязательно на корабль попадёт один-два снаряда. Было очень много попаданий и потерь было много. Начнётся обстрел, бабах, и рядом человека убило… А я вот прошел. У меня был принцип: пускай оторвут голову, но ни в коем случае не руки и не ноги. Под влиянием этого я голову не прятал, а ноги прятал.

Хоть «Марат» был не на ходу, но корабль – это живой организм. Боевые службы находятся в состоянии соответствующей готовности. Готовность 3, так готовность 3. Боевые ученья проходят. Там живёт личный состав. Для жизнеобеспечения корабля работали котельные. До взрыва на «Марате» было 12 котлов. Котельная группа 150 человек. Теперь носовой котельной не было, а остальные были восстановлены, и корабль жил своей жизнью. В двадцатые годы линкор был модернизирован и переведён с угля на мазут. «Угольные ямы» превратили в цистерны для мазута. Кроме этого, перед войной постоянно усовершенствовалось артиллерийское вооружение.

В моей боевой части при взрыве погибла примерно треть личного состава. Ещё одну треть взяли на сухопутный фронт. Явно было, что мы в поход на линкоре «Марат» не пойдём. Турбины готовить было не надо. Поэтому оставили минимальное количество людей. Остальных всех на фронт. Были, конечно, и добровольцы, но в основном делалось так: построиться, рассчитайсь, направо, взять вещевые мешки, взять столько-то продовольствия и шагом марш. В 1943 году моряков стали возвращать на флот. Я знаю, что на «Марат» вернулся один офицер, но меня там уже не было. Мы были всегда страшно рады, когда кто-нибудь возвращался из пехоты, но, к сожалению, возвращалось очень мало.

Считается, что в блокаду на флоте голод не так ощущался, но это ерунда. Другое дело, что если где-то там, под кустом… А у нас была кают-компания. Доходило до того, что мы получали по 300 граммов хлеба в день. Наш врач был такой, очень активный. Он всякие травы, настои делал. И вот обед. Садимся, всё чин по чину, аккуратненько, а на столе кусок хлеба и вот эта водичка. Нет, было серьёзно. Конечно, в Ленинграде всё же было труднее. К счастью, так было недолго, и потом нам хлеб прибавили. Но трудности были. Все мы почувствовали всё это.

В 1942 году меня перевели на линкор «Октябрьская революция» на должность командира дивизиона движения в звании капитана третьего ранга. Это был такой же корабль, как и «Марат». Всего было построено 4 однотипных линкора. «Марат» и «Октябрьская революция» находились на Балтике, а два других – на Чёрном море.