Я здесь была

Даты, скульптуры, фамилии, лица —
Краткая судеб людских череда.
Солнце на чьем-то граните томится,
Вместо надгробий иным – лебеда.
Где-то геральдика в камне застыла,
С ней безымянный соседствует крест,
Рядом – с травою сроднилась могила,
Некто скульптурный возвел Эверест.
Тихо. И голуби спят на скамейке….
Что ж, заходящему вторя лучу,
В храме господнем на Маросейке
За упокой не забудьте свечу.

Хочу в Париж!

Взять и в Париж сорваться завтра!
Корица, кофе, круассан…
Не веруя, что это правда,
Небрежно брошу на диван
Еще вчерашнюю газету
Нечитанного «Figaro»,
Спеша в Париже раствориться,
Смешаться с воздухом метро…
Надеть бы платьице в горошек,
Перчатки, лодочки Chanel!
И вслед услышать от прохожих
Знакомоe: «Michelle, ma belle»…

Под августовские дожди…

Простудой августа заладили дожди.
Как отвратительно, что никуда не деться!
Намокнуть, обтереться полотенцем,
Дожевывая словно жвачку эти дни,
Когда ни свет, ни стих, увы, не мил,
Когда инерция – сквозное слово «надо».
И вечер как пятно от шоколада.
А лунный свет – лишь желтый пластилин,
Чтоб залатать прорехи от дождя,
Да и рукам дать творчество по сердцу.
Зайди, мой друг, в стихах душой погреться
У незабудки голубой огня.
Пусть чайник закипает как упрек,
Пытаясь третьим влиться в разговоры. —
В стихах, как в эликсире Мандрагоры,
Есть послевкусия длящийся восторг…
И будет дождь будильником звенеть
Самоубийцей-каплей разбиваясь.
Но ты, за чашкой чая улыбаясь,
Не дашь мне от простуды умереть!

Сначала

Хочу ли я? Смогу ль начать сначала?
Догнать себя в обрывках фонарей
И стать с готовностью уйти с причала
В открытый океан кормою всей?
Как сухопутно сделалось мышленье:
Уборка, глажка, щи да пироги…
С вишневою начинкой вдохновенье.