Я жил. Мемуары непримкнувшего

Первые два или три месяца после назначения Кларка были очень трудным периодом для меня. Было ощущение, что меня игнорировали, и я снова стал подумывать об отставке. К маю 1982 года решение вернуться в Гарвард созрело. Слух об этом распространился, и появилось соответствующее сообщение в журнале «Бизнес уик». Узнав об этом, Кларк пригласил меня к себе, чтобы обсудить причины недовольства. Он был очень удивлен и обеспокоен услышанным о трудностях, с которыми я сталкивался по вине его помощников и Госдепартамента. Он пообещал исправить ситуацию. На встрече неделю спустя он уговаривал меня остаться, потому что я, как он выразился, «представлял иную точку зрения», которая ему была нужна. После его вмешательства я получил от Пойндекстера текст записи беседы между Громыко и Хейгом, который я уже давно стремился получить. Некоторые другие поводы для недовольства были также устранены, но вскоре все снова пошло по привычной колее.

Страсти, накалившиеся в связи с событиями в Польше, успокоились на удивление быстро. На заседании СНБ 5 января, в первый раз под председательством Кларка, Хейг доложил об обратных последствиях введенных санкций, ибо в результате поляки стали еще больше зависимы от Москвы. Он был против прекращения кредитов Восточной Европе на том основании, что это укрепит советское доминирование. Он полагал, что не следует критиковать союзников за несогласие с нами, потому что каждый раз, когда мы это делали, мы играли на руку Москве.

Уайнбергер, который всегда рассуждал резонно по этим вопросам, был не согласен с такой точкой зрения, как и президент. Они считали, что дополнительное бремя поддержки Москвой экономики своих владений истощало ее собственную экономику. Позднее эта точка зрения оказалась правильной.

В конце января 1982 года меня попросили слетать в Чикаго и передать приветствие президента по — английски и по — польски на митинге в поддержку «Солидарности». Поздно вечером накануне митинга мне позвонили из Белого дома в гостиницу в Чикаго и сообщили, что президентское послание будет зачитано Хейгом. Я возразил, и было принято компромиссное решение, что я зачитаю послание по — польски. Митинг состоялся 1 февраля в «Международном амфитеатре», где собралось несколько тысяч поляков, полных энтузиазма. Когда Хейг окончил свое короткое выступление, его встретили бурной овацией. Он стоял в свете прожекторов, весь вспотевший, а толпа скандировала: «Хейг! Хейг! Хейг!» Пока я наблюдал это зрелище, у меня промелькнули две мысли. Как реагировали бы эти ликующие тысячи людей, если бы узнали, что Хейг был против санкций к Советскому Союзу и Польше, и как неразумно было со стороны Хейга узурпировать аплодисменты, предназначавшиеся президенту.

Но проблемы с санкциями еще далеко не закончились. На заседании СНБ 26 февраля Кларк поднял вопрос, имели ли принятые 29 декабря санкции обратную силу и касались ли они дочерних кампаний и лицензий американских фирм. Этот вопрос вызвал смятение в нескольких европейских странах, производивших по американским лицензиям оборудование для сибирского трубопровода. Наши меры вызвали серьезную оппозицию даже со стороны Маргарет Тэтчер. Европейцы считали, что подписанные контракты необходимо выполнять и что мы оказываем на них давление. Хейг высказался в том смысле, что мы действительно поторопились: санкции наносили намного больше вреда европейцам, чем США. Он настаивал, чтобы оборудование для трубопровода было исключено из санкций, и чтобы мы вместо этого сосредоточились на кредитах, сделав более накладным для Москвы получение западных займов для закупки оборудования. Рейган признал, что он поторопился и что госпожа Тэтчер открыла ему на это глаза. Поэтому он был готов выслушать предложения относительно проблемы дочерних компаний и лицензий. Уайнбергер, со своей стороны, настаивал на бескомпромиссном курсе. Он считал глупой ситуацию, когда отец (то есть американские корпорации) не может экспортировать энергооборудование Советскому Союзу, в то время как дети (то есть европейские дочерние компании и ли- цензенты) могут это делать. Мы должны идти до конца и наложить полное эмбарго на это оборудование. Такие меры задержат по крайней мере на два года окончание строительства трубопровода, запланированное на 1984 год. Но Болдридж, Блок и, что удивительно, Кейси утверждали, что экстратерриториальное расширение санкций не сработает, и соглашались с Хейгом, что ограничения на кредиты были бы более эффективным подходом и что такие ограничения могли бы быть введены с согласия союзников. Было решено отложить решение по этому вопросу до возвращения из Европы бывшего сенатора Джеймса Бакли, который должен был обсудить с союзниками вопрос о кредитах и об энергетической зависимости.