Я.Жизнь

А за последнюю неделю даже Ларионов заглядывал к ней всего однажды, и еще один раз – его помощник. Ей начало казаться, что в шумихе перед запуском все о ней позабыли. Эх, запуск. Как она раньше ждала этого момента. Большое празднование, неформальная атмосфера, и, как вишенка на торте – доступ к Сети. Единое пространство с Землей. Даже с Марсом и с Венерой. Свободный обмен данными с другими археологами, доступ ко всем аналогичным исследованиям, да и ко всей информации человечества. Какой простор для исследований! Только вот что теперь исследовать? Ее предполагаемый триумф обернулся полным крахом. И – вот оно, вот что бесит больше всего – ей даже не говорят, что там с «ящиком». Как будто это не она его нашла, будто не ее настойчивость открыла этот артефакт. Банальное любопытство смешивается с зудом исследователя, проблема только в том, что она теперь сама – объект исследования. И, что гаже первого, про этот объект ей тоже ничего не известно. Ей становится лучше, это факт. Но чем она болела? Что за дрянь была там в ящике? И что с Мишкой?

Ее размышление прерывает изменение комнаты. Тея понимает, что сейчас будут гости, потому что переборка медицинского блока для «психически нестабильных пациентов» – оборудованный блок карантина на «Кассини» так и не стали строить, чего тратиться, когда в колонии должны быть одни бионики – становится прозрачной, как стекло. А вот и посетитель. Надо же, легок на помине!

– Привет, мелкая! – улыбается он во весь рот, и эта улыбка сейчас сияет для нее ярче тысячи солнц. – Я принес тебе булок, но их забрали на экспертизу. Надеюсь, когда их проверят, они не успеют зачерстветь до состояния марсианских камней. А еще надеюсь на совесть и силу воли лаборанток – не так просто расстаться с этим сокровищем.

– Хорошие булки? – с усмешкой спрашивает Тея, хотя на самом деле хочет спросить совсем о другом.

– Отличные, с последней поставки. Вчера была. Еле урвал. Они с корицей и сахаром, на них очередь стояла.

Губы девушки расплываются в теплой улыбке. Он помнит ее любимые булочки. И отстоял очередь, чтобы их взять. И это в мире, где все можно получить по одному клик-усилию мысли. А еще он сейчас должен быть в главном зале, праздновать и вместе со всеми ждать запуска Солнета, но стоит здесь, уткнувшись в переборку. Она так много хочет сказать, о столь многом спросить. А выходит только корявое:

– Ты как здесь?

– Подкуп. Шантаж. Угрозы. Булочки, – последнее он добавляет уже со смехом.

– Ты разве не должен праздновать вместе с другими?

– Правда думаешь, что я смогу веселиться, когда ты сидишь тут, как хомячок в трехлитровой банке?

– В трехлитровой банке?

– А, не обращай внимания, это из классической литературы, – вдруг краснеет Мишка и резко возвращает разговор в прежнее русло, – В общем, я был уверен, что ты обо мне лучшего мнения.

– Будто это сделало бы тебя плохим человеком! Вон, Кристинка празднует – и ничего, я на нее не злюсь.

– У твоей сестры есть уважительная причина.

Тея столь красноречиво превращается в вопросительный знак, что Мишка сразу поясняет:

– За ней внимательно присматривают, чтобы не дурила.

– Миш, я понимаю все меньше.

– Давай начистоту, мелкая. Земля не знает о нашей находке. И о карантине – тоже.

Тея с опаской косится на место, где в коридоре должна быть камера.

– Не парься, – замечает ее взгляд напарник, – здесь камеры уже месяц как не работают.

– Но голос перед твоим прибытием сказал…

Миша ее перебивает:

– Селиверстов тебе еще и не того скажет. Любит разыгрывать начальника. Он при мне это говорил, весь такой важный, аж напыжился: поставили на дежурство в день запуска, а он еще радуется, дурилка.

Тея слегка сомневается, но уверенный тон Мишки ее убеждает – за годы работы она привыкла доверять ему безоговорочно.

– Так с чего ты взял, что на Земле ничего не знают?

– Тут поспрашивал, там повыяснял… – в глазах напарника появляется озорной блеск, – Я же смиренный дурачок: ничего не видел, ничего не знаю, ничем не интересуюсь. В Центральном боялись, что после перезагрузки в нового бионика я начну бить себя кулаком в грудь, добиваться справедливости, играть в героя. А я сделал вид, что перепугался по самое «больше не надо» и так рад выбраться живьем, что никуда не полезу. Через две недели меня сняли с крючка – и я стал копать.

Тея старается скрыть восхищение, но выходит плохо, в ее голосе, как она сама слышит, звучит восторженное придыхание:

– Да ты дьявол во плоти! Как много тебе удалось узнать?

– Достаточно. С нашим ящиком темная история. Никаких биологических следов не обнаружили. Сейчас отрабатывают версию о том, что это была иллюзия или механическая взвесь. По тебе тоже все глухо: Ларионов менял диагнозы чаще, чем Краснов – барышень. С замалчиванием я не до конца понял. Вроде как затронуты личные интересы Алисы, но каким образом – неясно. Если я верно размышляю, то Коростылев боится, что из-за этой оплошности могут перекрыть финансирование.

– Оплошности? – с сарказмом переспрашивает Тея.