Читаем Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… полностью

[Штамп на бланке: отель «Клэридж», Париж]


Дорогой Генрих!

Только что добрался в сплошном потоке машин, ни разу не глянув в план города, блуждая в ночи, до «Клэриджа». О Георге* нечего сказать, он с открытым ртом и вытаращенными глазами плохо разбирался в картах и мало годился как проводник, в Париже тем более. Завтра я еще здесь, послезавтра в обратный путь в два или три этапа, так как через Бельгию не хочу. Ты можешь писать на мое настоящее имя у Фогта, Зюстерштр., 2, Оснабрюк.

Постарайся и ты так сделать как-нибудь – я же в отличной форме, как ты видишь.


Как ведет себя Мак*? Надо ли мне ему дать под ? Надеюсь, не понадобится! Машина* идет отлично.

Несколько меньше

Б.


Господину др. Маркусу Даммхольцу/Бригитте Нойнер в Китцбюхель

Берлин, 27.12.1929 (пятница)


Дорогой Генрих!

Здесь весна, быть может, и вы там, в горах, рвете фиалки, и ваши лыжи уже гонят листья – жаль, что вы не можете бегать по снегу.

Мой нос действительно сломан*, я был у проф. Йозефа, он мне его снова поставил на место. Теперь уж он скоро заживет, во всяком случае, он снова выпрямился. Мне, кстати, сообщили, что проф. Бергер, которого рекомендовал Мак, чаще занимается воспалениями и нарывами.

Я сижу здесь и пытаюсь сочинять для американца Леммле*. Это довольно трудно, когда знаете этого господина лично.

Впрочем, здесь красиво, спокойно, приятно и тихо. Я должен передать привет от фрау Вайксель, она звонила вчера рано утром. Не хотели бы и вы, шалопаи, как-нибудь сюда позвонить? Отдыхайте на здоровье, и чтобы ты вернулся, Генрих, с толстыми щеками, так что напитывайся тирольскими омлетами, снегом и солнцем!

Огромный привет вам обоим – Мак должен вести себя в отеле прилично и за столом в носу не ковырять.

Б.


На всякий случай – так как я не знаю, как вы там устроились в разгар сезона, я адресую это письмо Маку.

Держи хвост пистолетом, Генрих, мрачные времена скоро пройдут!


Бригитте Нойнер в Берлин

Давос, 24.02.1930 (понедельник)

[Штамп на бланке: отель «Курхаус», Давос*]


Дорогой Генрих!

Я посылаю тебе золотой для твоего собрания амулетов, приносящих финансовый успех. Ты еще увидишь, как бойко пойдут дела, если ты всегда будешь носить его с собой.

Я сижу здесь с несколько тяжелой головой, ибо я вижу, что у меня получается роман*, а не фельетон, и ежедневно клянусь, что это будет моя последняя работа. Я бы хотел как можно меньше двигаться с места, чтобы не терять времени, и потому остаюсь здесь насколько можно, я думаю, где-то до середины марта. Потом я хочу на пару дней приехать в Берлин, взять машину и снова где-нибудь крепко засесть, чтобы корпеть дальше, пока не закончу эту чушь. Самое лучшее сейчас – сосредоточиться на этом и закончить до июля.

Я веду здесь славную жизнь, только немного пристрастился к выпивке, когда лежал в постели, – грипп можно вылечить только алкоголем; как тебе известно, шнапс здесь весьма хорош. Также как и сигареты.

Прочее идет своим чередом. Йоханнес* добродушен и снова появляется время от времени, мадам Р.* тоже старается, но, кажется, дружба дала трещину – естественно, меня это нисколько не волнует.

Время в постели заставляет считать прогулки крайне важными для здоровья. Сезон уже на исходе. Мой флигель сегодня закрыли и предоставили комнату в «Курхаусе». С ванной, очень комфортно.

Дело с Улльштайном* доносит свои грязные волны даже сюда. Почему это опять должно касаться именно нас? Почему бы и не других тоже?

Крайне неприятно, что Х.* ведет себя скверно. Но лучше всего будет, если ты наплюешь на это, пусть все идет своим чередом. Надо понимать, что в единственной жизни, которая идет сама по себе, пару раз в году приходится встречаться с неприятностями.

Генрих, мой дорогой, доставь в ближайшее время в мастерскую мою клячу «Ланчию» для покраски, чтобы она была в порядке, когда я вернусь. И пошли мне как-нибудь, во сколько тебе обойдутся восемь цилиндров.

Радуйся, что квартира будет хорошей – путешествия приятны только тогда, когда у тебя есть приличное пристанище, это для меня сейчас очевидно.

Будь бодр и здоров, Генричек, пойди и купи себе новый парусник – на новой палубе будет тебе полное удовольствие.

И купи себе, пожалуй,

у Таубера «Старую песню» (Одеон)

«Розы и женщины»

«Я же тебя люблю»

Также вальс из «Кавалера роз» (электрола, в исполнении Стоковского* или кого-то в этом роде).

Это чтобы тебе было чем заняться, старина, – и если плохое настроение захватит, только Бюкебург – Гец фон Берлих. И да здравствуют товарищи. Большие затраты.

И впрочем, обновленная «Ланчия» – не позднее, чем через три недели.



Бригитте Нойнер в Берлин

Херингсдорф, 16.06.1930 (понедельник)

[Штамп на бланке: «Курхаус», Кайзерхоф-Атлантик-Херингсдорф]


Бравый Генри!

Здесь ветрено, прохладно и солнечно, но я встаю уже в восемь утра.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее