Читаем Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… полностью

Пусто, скучно и так хорошо для работы.

Получил ли ты мое последнее послание с цветами

(символический мак-самосейка)?

(из огня – да в полымя)

Я спрашиваю потому только, что Грета на такое не отвечает.

Кроме всего прочего, я горжусь! Я как раз начинаю полностью перерабатывать последние восемьдесят страниц*.

Скажи-ка, Генрих, сохранился ли у тебя ключ от моего почтового ящика? (32) Напиши мне, так ли это? – и что ты даешь мне честное слово каждые три дня забирать оттуда почту? Если там попадется что-то важное, перешли мне, пожалуйста!

Я сегодня окунул руку в море – сам пришел в ужас от собственной храбрости, только поиграв с мыслью о возможности искупаться.

В воскресенье у меня день рождения, старина, – сделай мне подарок и напиши что-нибудь милое.

Мне тебя не хватает – странно, не правда ли? Даже очень странно. Такова жизнь. Когда живешь в ста метрах друг от друга, этого не замечаешь, особенно когда занят. Но подожди, на последней странице моего сочиненьица я еще расцвету, как пион! Нет новым войнам! Нет новым книгам!

Как там с машиной?

Твои флирты я вскорости перееду! Или заставлю их сочинять книги.

Keep dmiling! (Гораций)

Немного запаха моря уже придает мобильности – во всяком случае для работы, но позже – вот!

Ответь поскорее, мой изумительный, твоему

Лунному теленку [3]

с правом на охоту!



P. S. Самые добрые пожелания господину д-ру мед. Маркусу Даммхольцу!

Д.О.

Роман Э. М.Р.

1. Мотто: Бюккебург

2. Мотто: Л.м.а.А.

3. Мотто: Всегда постепенно вперед.



До августа я не успеваю!

Вывод: Вы меня больше не застанете!

Марии Хоберг в Абазию

Оснабрюк, 05.08.1930 (вторник)


Дорогая уважаемая фрау!

Мои дни здесь проходят в работе, дожде, депрессиях – и один только взгляд на календарь заставляет с ужасом вспомнить о том, как долго уже Вас здесь нет. Но в дороге не следует слишком много думать о доме – лучше наслаждаться солнцем, морем и друзьями, как будто кроме этого нет ничего иного.

Вы, конечно, замечаете, что я всего лишь ищу способ извиниться за то, что я не написал Вам раньше. Но если серьезно: в эти напряженные недели я ничего не слышал и не видел, и я не мог ни о чем другом думать, только о работе. Кроме того, я был почти десять дней не совсем здоров, так, видимо, известное нервное расстройство действительно случилось со мной.

Но теперь я в порядке, и моей первостепенной задачей будет поведать Вам, что дом, двор, сад и ребенок* в полной сохранности и в отличном состоянии. Билли находится здесь и уже без остатка отдается дому. Карла загорела и здорова. Погода до того скверная, что Вы должны быть вдвойне счастливы, будучи в отъезде. В один из дней здесь побывала моя жена, но только один день – работа* очень напрягает.

Мое «нервное расстройство» сыграло свою роль, все вокруг стали весьма послушными.

Что еще? Что еще может случиться в Оснабрюке? Вчера прошел праздник стрельцов – самое значительное событие сезона.

Мы с радостью ждем Вашего скорого возвращения!

Сердечное спасибо за обе открытки, Вам самые добрые пожелания усердного отдыха и прекрасного возвращения от Вашего

главного дворецкого

Эриха Марии Ремарка.

Бригитте Нойнер в Берлин

Оснабрюк, конец августа 1930


Ты что, свиная шкура, писать не умеешь?

Или ты считаешь, что пара банковских счетов в конверте с тремя словами – это уже письмо?

Подожди, вот я вернусь в Берлин! Я из тебя сделаю картофельное пюре!

В остальном – дождь – работа – вне себя от гнева!



Твоя судьба!

через три недели!

in three weeklys!

en trios semanes!

in dree weerken!

ento trito wekerli!

ennos trente wantos!

in trosteriti wentatscheerplus!


Гансу-Герду Рабе в Оснабрюк

Лондон, 15.10.1930 (среда)

[Штамп на бланке: «Клэридж»]


Дорогой малыш!

Я получил сегодня твое письмо, пересланное в Лондон, где я надолго засел и контролирую перевод*. К сожалению, я не могу уехать отсюда до двадцатого – до этих пор будет длиться работа, и я непременно должен присутствовать.

Но я даю тебе возможность реванша: на рождественские каникулы ты наконец вместе с женой приедешь на пару дней в Берлин, мы встретимся и сходим в театр.

На Пасху или на Троицу, по твоему выбору, мы объездим с тобой поля сражений*.

Поскольку я знаю, что ты мне не веришь, я бы хотел сделать единственное для меня возможное, чтобы хоть как-то тебя убедить. Я бьюсь об заклад! Через несколько дней я перешлю на твой адрес пару сотен марок на хранение. Если я сдержу свое обещание, то получу их назад – если не сдержу, ты имеешь право использовать их на доброе дело – например, внести в партийную кассу УСПД [4].


Бригитте Нойнер в Берлин

Париж, 22.10.1930 (среда)

[Штамп на бланке: отель «Карлтон», Елисейские Поля, Париж]


Генрих, восхитительный!

Я сегодня действительно в первый раз трезвый – это удивительно, – первая неделя в Париже просеивается буквально сквозь пальцы, особенно если днем спишь, а по ночам гуляешь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее