Я знаю, что будет вчера

Андре, полностью погружённый в свою книгу и предстоящее путешествие, даже не заметил, как оказался с покупками у себя дома на Вестерн авеню. У него была двухкомнатная квартира, которая располагалась на втором этаже четырёхэтажного здания из красного кирпича с тёмно-коричневыми окнами. Парень купил её не на собственные средства, и за неё полагалось платить банку ближайшие годы.

Винкерт предпочитал минимализм в интерьере, и обстановка дома была сдержанная – ничего лишнего. Выкрашенные в белый цвет стены без картин и элементов декора, тёмно-коричневый пол. В тот же тон подобрана вся мебель, а кухонный гарнитур чёрно-белый. Выдержанный стиль эстетически устраивал хозяина. Андре поужинал и принялся работать над книгой. Вдохновения сегодня не было, повествование шло туго, и поэтому он исправлял орфографические ошибки, мусолил главы туда-сюда, делал вычитку. Начался довольно сильный, но непродолжительный дождь, который ненадолго отвлёк Андре от работы и сосредоточил его внимание на окне. Затем работа над книгой снова вернулась в прежнее русло.

Дарси позвонила в одиннадцатом часу вечера.

– Привет, ты не занят? – Спросила подруга шмыгающим голосом.

– Привет, что случилось?

– Забери меня отсюда.

– Где ты?

– В парке Бостона Коммона.

– Я сейчас подъеду – решительно ответил Андре.

Он оставил работу над книгой, накинул куртку и спустился вниз, на улицу. Сел в машину и поехал за Дарси. По дороге, задавая себе вопросы:

– Что с ней могло случиться? Что она одна забыла в парке вечером?

Дорога заняла немного времени и, припарковав машину, Андре отправился к входу в зелёную зону посреди города. Парк довольно немаленький и поиски длились бы продолжительное время, но Андре сразу увидел Дарси. Она сидела одна на скамейке, промокшая от дождя в остатках макияжа, снова курила и плакала. Молодой человек стремительными шагами приблизился и, окинув подругу взглядом, заметил, что у неё в правом уголке губ красный кровоподтёк.

Уникальный, из ряда вон случай – видеть её в таком состоянии.

– Бен? Я расквашу ему физиономию.

Она молчала и совсем не хотела разговаривать и отвечать на вопрос: кто автор ссадины. Единственное, что она из себя с трудом выдавила:

– Не надо, не вмешивайся, с ним кончено. Можно поедем к тебе? Я не хочу к себе домой.

Она так и не осветила последние события, не сказав, с кем подралась. А именно подралась, Дарси не терпела побои, всё равно ответила бы со всей силы своих возможностей. Винкерт снял куртку и накинул ей на дрожащие плечи. Они шли молча к машине. Единственное, что заботливо обронил парень:

– Опять куришь.

Дарси промолчала. Очередная, тринадцатая по счёту, попытка бросить курить не увенчалась успехом.

Поездка домой прошла в мыслях. Каждый думал о чём-то своём. Андре думал о Дарси:

– Мне кажется, ей даже нравится страдать и чувствовать опустошение после каждого неудачного романа. Дура. Выбирает тех мужчин, с которыми изначально ничего не сложится. Я люблю её, но мою любовь она не принимает.

Приехали домой. Андре проводил Дарси в ванну, дав свою чистую рубашку и полотенце.

– Тебе нужно согреться.

Дарси скрылась в ванной с надеждой, что вода согреет её, успокоит и заберёт все печали. Парень сел на диван в гостиной, терпеливо ждал и слушал музыку шума воды. Прошло чуть меньше часа, как подруга вышла из ванны и действительно казалась уже не такой трагичной. Андре начал узнавать свою, прежнюю Дарси. Ей двадцать восемь, но она сохранила подростковую свежесть, и природа благосклонно держала её на отметке двадцать два. Очаровательное, слегка вытянутое лицо с персиково-медовым оттенком кожи, обозначенными волевыми скулами, пухлыми губами, следовавшими чётко по контуру. Её взгляд обличал ядро души: светло-коричневые чаинки плясали огненно – дьявольский танец по радужке жёлтых, словно кошачьих глаз. Каштановые вьющиеся волосы до плеч, крутые бёдра, большая грудь, греческий профиль довершали фаталистический образ. Она неистово влекла своей терпкой страстностью, никогда не выпрашивая у мужчин любовь. Так же притягивала душевной отстранённостью, и своего рода эксклюзивностью среди соплеменниц, которые никогда не смотрели на Дарси с жалостью, скорее с латентным восхищением. Дарси всегда хотела больше, чем ей предлагала жизнь – многое брала напористой самостоятельностью. Она жадно выжимала из действительности всё, до последней капли, и при этом саркастически куражилась так, как будто завтра для неё не настанет. Не прислушивалась к чужим инородным общественным мнениям, не любила обсуждать и осуждать кого-то, так как это абсолютно не способствовало утолению её интеллектуального голода. А общаясь с людьми, она излучала незримую дистанцию. В этом читалось её внутренние одиночество, и казалось, она знает о жизни гораздо больше, чем другие. Однако, даже таким неотразимым, как Дарси Стюарт, не чуждо ничего человеческого.

– Я хочу есть. Накормишь меня? – спросила Дарси, словно доверчивый, чистый ребёнок.

– Что тебе приготовить? Чего бы ты хотела?