Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…

Биография самого мсье Лалика тоже вдохновляла на это. Он родился в глухой провинции, в французском городке Ай. Единственной отрадой мальчика был сад, где он наблюдал за тем, как растет трава и как в траве копошатся насекомые. Когда научился держать в руках карандаш, начал делать зарисовки. Главным образом любил четко вырисовывать переплетение жилок на крылышках бабочек или на листе винограда. И достиг в этом такого совершенства, что впоследствии сумел воспроизвести эти узоры в камне. Это было новым словом в декоративном искусстве того времени. Светская публика обвешивалась громоздкими драгоценностями, которые сдавливали шеи и запястья дам, и на этом фоне эфемерные бабочки, животные и растения Лалика вызвали культурный шок.

Соня подобную красоту видела разве что в природе.

В этот же день, вернувшись с выставки, она через Интернет заказала себе кучу книг по прикладному искусству. А когда Саня спросил, что подарить ей на день рождения, попросила странные вещи – инструменты для работы с камнем, деревом и металлом.

Впоследствии к этому ее богатству добавились принадлежности для работы с бисером, пластмассой и куча «подсобного материала» – от бусинок, которые она скупала в специализированных магазинах, до металлических пластин, которые вырезала из старых мусорных баков.

Потом она купила сварочный аппарат, долго училась работать с ним, проводила различные опыты по пайке металла, самостоятельно, «методом тыка», пробовала синтезировать всякие припои для серебра, латуни или меди. Расплавила все свои серебряные и золотые украшения, монеты и ложки с вилками – подарок на свадьбу от тетушки…

Саня любовался ее комбинезоном, в котором она расхаживала по мастерской, оборудованной на чердаке дома, где они тогда жили, подшучивал над прической – двумя косичками, торчащими из-под платка, и с нежностью комментировал гостям увлечение жены: «Пусть забавляется!..»

Когда же пришла пора переезжать в Германию, они жутко поскандалили из-за того, что Соня собрала в дорогу ящик со всеми своими «причиндалами». Ящик был большой и тяжелый. Саня сказал, что больше не хочет потакать ее прихотям. Но Соня все же заставила его взять с собой ящик с условием: «Чтобы он не попадался мне на глаза!»

С тех пор Соня предавалась своему увлечению только днем, а вечером, к моменту прихода мужа с работы, складывала инструменты на место, в ящик, и накрывала его рядном.

Нынешнее жилье было меньше, чем то, что им предоставили в Праге, и ящик стоял в спальне. Ночью Соня часто ловила себя на мысли, что не может отвести от него глаз, ощущая то же покалывание в кончиках пальцев, которое снизошло на нее на выставке в Праге. Это означало, что именно сейчас ей стоило бы сбросить рядно, включить свет и сделать на своей очередной «игрушке» ту необходимую загогулинку, которая вдохнет в нее жизнь. Но она знала, что сможет это сделать только после того, как выпроводит Саню на работу, справится со своим маленьким садовым участком и выполнит еще кучу необходимой работы по хозяйству.

Порой разрыв между насущным желанием и необходимостью делать что-то другое становился невыносимым. В такие моменты Соня не боялась города, а, наоборот, выходила за пределы опрятного дворика фрау Шульце и бродила по улицам, представляя, что за углом какой-нибудь «штрассе» перед ней откроется вид на ее бывший старый дворик во Львове на углу Армянской…

…Тем утром Соня возилась в саду возле дорожки, усыпанной мелким гравием, когда мимо быстрым шагом, наклонив голову и натянув на нее капюшон спортивной куртки, пробежал молодой турок.

Соня улыбнулась: натянул капюшон по самые глаза и думает, что его никто не видит и не знает, что он ночует у этой горемычной прислуги Оксаны. Уж лучше бы здоровался, чем притворяться человеком-невидимкой!

Соня опустила пальцы в ямку, куда только что положила луковицу гладиолуса, и, осторожно обертывая ее землей, стала думать о том, что она, несмотря на сегодняшнюю утреннюю растерянность, – все же счастливый человек. Ей не нужно вкалывать на нескольких работах, как Оксане, не нужно искать утешения у чужаков, не нужно подтверждать свою квалификацию – ведь у нее таковой вообще нет! – а главное, не нужно заботиться о будущем: оно ясное и прозрачное, как небо в мае.

Можно думать только о том, что интересно, что навевает идеи для той работы, которой она займется через пару часов – любимой работы, что выполняет только для себя, а не для какого-нибудь угнетателя-хозяина.

Слава богу, она может себе это позволить. И… слава Сане, что позволяет ей быть настолько свободной, что можно думать обо всем, что угодно, только не о добывании хлеба насущного.

Соня начала думать… о Жанне д’Арк.