Я знаю, что видел

– О чем ты? – переспрашиваю я.

Мои виски посылают сигналы: их сдавливают, как в тисках, и я стону от нахлынувшей боли.

Он делает паузу, деликатно предоставляя мне время, чтобы справиться с эмоциями. Подняв глаза, вижу, что он на меня смотрит.

– Ты что, забыл про сундук? – аккуратно интересуется он, будто прощупывая почву.

– Сундук?

Что бы он ни имел в виду, я начисто об этом позабыл.

Только он открывает рот, чтобы продолжить, как в дверь звонят.

– Еда, – восклицает он, поднимаясь.

Слышу, как он идет по коридору, со щелчком открывает дверь. До меня доносится приглушенный шум живой беседы.

Верчу в голове слово, и оно размягчается. Бенсы? Или бенцы? Бензы?

Долгие годы моя память рассыпалась на части, как, наверное, и у любого другого. Однако отдельные мелкие детали, должно быть, стерлись из-за сотрясения мозга и недосыпа. А возвращаясь теперь, эти воспоминания похожи не на тонкие нитки-паутинки, как можно подумать, но на волны. И когда я вспоминаю, каково это – вспоминать, снова вижу печенье мадлен и Пруста. Все это отныне укоренилось, переплелось одно с другим. И этого хватит, чтобы высосать всю энергию из моего разума.

Дверь захлопывается; возвращаясь по коридору, Себ чем-то шуршит – похоже, пакетами с едой.

Когда я захожу на кухню, он просит:

– Подойди к шкафу, возьми тарелки.

Указывает подбородком на шкаф, затем аккуратно ставит на стол пакеты.

Почти все время мы едим в тишине. Он чего-то избегает, да и я тоже. Но воздух в это время такой тяжелый, набухший, готовый вот-вот разродиться. Мы едим, пока от ужина не остаются руины. Каждые пару секунд он стреляет в меня глазами, как будто удерживаясь, чтобы чего-то не сказать. Наконец он сдается.

– Могу спросить? – обращается он, сминая в руках контейнер из фольги.

Я не поднимаю глаз и молчу, однако он все равно считает, что получил мое согласие.

– Как тебе удалось так долго оставаться в порядке?

Пялюсь на него, потому что не верю, что он думает, будто я действительно в порядке. Не успеваю начать отвечать, как он добавляет:

– Я имею в виду, ментально. Психологически. Будучи… – Он прерывается. – Просто я… я не уверен, что сумел бы выжить, как ты.

Размышляю, пока он выбрасывает пустые коробки в мусорный пакет.

– Не знаю, – отвечаю ему наконец. – Я не уверен, что выжил.

Глава девятнадцатая Воскресенье

Уже поздно, и окутавшей дом темноты мне должно бы хватить, чтобы отключиться, но нет. Вина в моей крови маловато для сна, и я спускаюсь вниз. В гостиной замечаю, что Себ не выключил проигрыватель. В памяти всплывает, как он студентом оставлял его крутиться вхолостую – вроде бы если постоянно включать и выключать, то износ больше. Плавное вращение отбрасывает меня в прошлое, и ко мне приходят воспоминания. Все сразу. Целыми пластами.

* * *

То было после ссоры с Грейс. Усевшись на нашу скамейку в Хорнимане, мы начали заново. Что-то щелкнуло, и между нами вновь возникла симпатия. Для начала мы стали гулять по садам Хорниман. Затем открыли для себя и другие районы Лондона. Закупались на Боро-маркете, где рынок располагается прямо на брусчатке. Околачивались возле кафешек в Сохо и пекарен в Уайтчепеле, а в жаркие летние ночи жадно впивались зубами в горячие ржаные сандвичи с солониной. Словно туристы, мы отправлялись в Гринвич поглазеть на нулевой меридиан. Каждые выходные становились для нас новым шансом сбежать от мира и одновременно нырнуть в него. Вспоминаю об этом сейчас и чувствую, что воспоминания мои избирательны – из них будто бы вынута неприглядная сторона простого обывательского счастья. Вспоминая, как рьяно мы бросились с головой в нашу новую жизнь, я вижу лишь приглаженную картинку. Словно, нырнув в волны, выходишь на берег неизменно лоснящийся и сверкающий на солнце. Камден-Маркет, Портобелло-роуд, собор Святого Павла.

А в скором времени мы начали присматривать себе настоящий дом. Не ту съемную блажь поблизости от наших офисов, а место, где пустить корни. Тихую гавань, где мы могли бы бросить якорь – вместе.

Деньги роли не играли – как минимум, проблем с ними не было. В то время мы зарабатывали столько, что людям со стороны и не объяснишь всей глупости положения. У нас было так много наличности, что мы и не рассматривали иных вариантов, кроме как выкупить сразу. И вот мы начали откладывать. Для начала мы просто перечисляли излишки на сберегательный счет. Но когда там скопились первые несколько тысяч фунтов, до нас дошла вся бредовость этого замысла.

– Ну а что еще с этим делать? Только не предлагай загнать в один из твоих фондов, – заявила как-то раз Грейс, пока мы ужинали купленной навынос китайской едой.

Скрестив ноги, она сидела на ковре. В короткой, как у чирлидерши, юбке. В черных колготках. Волосы цвета клеверного меда сияли в приглушенном свете. Она рассеянно коснулась своей подвески-ракушки.

– Фондовая биржа – тоже нет. Рынок скоро станет крайне волатильным, и это не мое личное мнение. Все прогнозы об этом говорят.

– Что же тогда? – спросила она, потирая друг о друга палочки, чтобы очистить от заусенцев.