Я знаю, что видел

Холод стены кусает меня за спину, и я инстинктивно понимаю, что должен двигаться, чтобы разогнать кровь. Впереди замечаю панельное здание кафе – оно закрыто, но я все равно бегу к нему. Знаю, что, когда добегу, точно согреюсь. Земля под ногами жесткая, мои кости оживают от тряски. Начинаю медленно, понемногу ускоряюсь и не успеваю глазом моргнуть, как во всю прыть бегу сквозь ночной мрак. Бегу как школьник – легко, напористо, не думая о том, чтобы сэкономить силы. Пробегаю мимо кафе и несусь дальше.

Бегу, пока силы не покидают меня. Легкие горят огнем и требуют воздуха. Тут в голове у меня возникает Грейс: с подарком в руках. Она разворачивает наспех склеенную упаковку, достает обложку. С улыбкой вытаскивает оттуда конверт, а затем и саму пластинку. Придерживая за края, плавно подносит к проигрывателю. Когда головка поднимается, а затем снова опускается, из динамика доносится мягкий стук.

Тишина.

Шипение.

Звучит ритм, и наконец врывается вокал:

Беда уж близко вроде
И в дом ко мне заходит.
И память временами,
Как и спина, подводит…

Снова ее лицо. Глаза закрыла, погружена в себя, раскачивается в такт музыке.

Глава тридцать пятая Четверг

Нужно развести костер. Перемахнув назад через ограду, приступаю к давно знакомому занятию. Выискиваю бычки на тротуаре. Подняв где-то с дюжину, выбираю самый большой и кладу остальные в карман. Теперь нужна бумага. Лучше всего газета, но из-за этих смартфонов газеты теперь можно найти лишь в мусорных корзинах у метро. Наконец замечаю половинку газеты, оставленную кем-то на автобусной остановке. Края отчего-то мокрые, но в середине сухо. Теперь – топливо. На самом деле нет ничего лучше древесины. Бумага и картон сгорают слишком быстро, к тому же сильно дымят. Снова перебираюсь через ограду, чтобы набрать сухих веток. Час собирательства – и у меня уже есть все для приличного костра. Сооружаю его прямо за кустами, которые плотным рядом отгородили розовый сад. Здесь оранжевый огонек хотя бы не будет заметен прохожим и автомобилистам.

Достаю из кармана зажигалку, поджигаю – огонь занимается, потрескивает и затем уверенно разгорается. Когда остатки бумаги обращаются в пепел, я наконец расслабляюсь. Посреди морозной ночи сажусь на землю и грею руки.

Глядя на пламя, чувствую то, что всегда чувствовал при виде пламени. Вот я ребенок, на дворе – холодный ноябрьский вечер, я, только что искупавшись, сижу на полотенце, а папа меня вытирает. Рори сидит рядом. В воздухе пахнет горячими угольками. В этой ностальгии – по конкретному месту на исторической кинопленке – я чувствую себя в безопасности. Мама где-то неподалеку, что-то пишет для своей научной работы. Папа еще не начал мутировать. Я еще недостаточно взрослый, чтобы разжечь в нем этот огонь. Я ложусь и слушаю потрескивание камина. Передо мной крутятся какие-то случайные образы. То открываю, то закрываю глаза.

А вот я снова в той комнате, прячусь за диваном. Горит камин, по стенам гуляют высокие тени. Играет музыка. Начинается спор. Она бросается на другой конец комнаты, мужчина за ней, звук голоса следует за шагами.

«Если бы ты разобрался со своими проблемами, – говорит она, – с отцом».

Сердце ухает вниз, как брошенный в пропасть камень.

Ее волосы не похожи на медово-светлые волосы Грейс. Но теперь я знаю, это она, должна быть она, ведь все так просто. Она их покрасила, как часто бывает. Люди меняют себя. А потом играет эта песня. Точно ли ее я помню или моя память задним числом воссоздала это воспоминание? Погружаюсь в шаткий сон. И сумерки.

Наступает утро; я сажусь и вижу – костер весь догорел. Остался лишь пепел. Встаю: чтобы согреться, потираю руки, потом разбрасываю ногой золу. Ночь, видимо, вымела из головы весь мусор, и я снова готов идти к цели. Поспешно перемахиваю через ограду и уверенным шагом направляюсь к автобусной остановке. Мне нужно перебраться через реку и доехать до Мэйфейра. Подходит автобус, и спустя мгновение я уже сижу в искусственном тепле салона, прогрызая себе путь сквозь город.

Ручейки людей стекаются к вокзалам и автобусным остановкам, их лица закутаны, прячутся от холода. На одном из прохожих туфли с красной подошвой – на мгновение я вспоминаю об Эбади, как еще день или два назад я был на кладбище, в полной уверенности, что он похоронил там эту девушку. Часть меня до сих пор в этом уверена, пусть это и не может быть правдой. Она умерла тридцать лет назад. Грейс. Мишель.

Оказавшись у библиотеки, замечаю, что она только открывается. Иду прямиком к компьютерному отделу, борясь с ползучим ощущением растерянности. Нажимаю пару каких-то кнопок, и запускается гугл, хотя я все равно что-то делаю не так. Рядом вижу заламинированный листок с инструкцией и пытаюсь сделать, как написано, однако написано там слишком непонятно. Боюсь, что кто-нибудь заметит, как я барахтаюсь у этих экранов. Не хочу чувствовать себя ребенком, только не сейчас.