Я знаю, что видел

Консультацию с Джен мы завершаем уже к полудню. Смотрю, как она, закончив записывать, отмечает какие-то фразы желтым маркером. Чувствую, что я в компетентных руках, но знаю, что даже компетентные руки не способны на волшебство.

– Спасибо, Джен, – говорю я и собираюсь уйти. – Многое нужно обдумать, но через пару дней, когда я подумаю, у меня будут ответы получше.

Прямо сейчас мне слишком многое нужно осмыслить. Я себя знаю. Надо найти какое-то место, отбросить все, что навесил на меня внешний мир, и ясно порассуждать. У меня получится, времени достаточно. В дверях я оборачиваюсь и вижу, что Джен удивленно смотрит на меня.

– Куда вы? – интересуется она.

– Назад. Домой. Или к Себу.

– У нас встреча.

– Мы ведь закончили, разве нет?

– Не со мной. С полицией.

– Что? Сейчас?

– Да, сейчас, Ксандер. Вы в порядке? – спрашивает она, поднимаясь.

– Простите. Я не… А я знал об этом? – говорю я.

Комната вокруг меня как будто накренилась набок.

– Сегодня они хотят снова расспросить вас по поводу новых улик. Вот почему вы здесь. Они назначили встречу.

Сердце на мгновение замирает.

– Допрос? Я не готов к допросу. Какие новые улики? О чем они меня спросят? – Я закидываю ее вопросами, чувствуя, как внутри расползается паника.

– Стоп. Мы ведь решили. «Без комментариев». Не знаю, что там за новые улики, которые нашли при обыске, но это не важно. В голове у вас полный туман по части подробностей, и отвечать по существу вам нельзя.

– Нет никакого тумана, – возражаю я, следуя за ней в сторону выхода. – Вы должны понять: то, что я помню, я помню хорошо. Я просто… просто не знаю, помню ли я то, что видел, или же то, что думаю, что видел.

– И когда именно видели.

– Думаю, я видел, как ее убили. Ведь этого мне говорить не стоит, да? Сами сказали, если не скажу ничего, буду выглядеть ужасно.

Волочусь за ней по тротуару и останавливаюсь рядом, когда она жестом подзывает проезжающее мимо такси.

– Полицейский участок Паддингтон Грин, – говорит она, забираясь внутрь.

Таксист разочарованно фыркает, поняв, что много не заработает, а затем морщится, когда видит, как я залезаю следом.

– Итак, Ксандер. Под запись вы не должны говорить фразу «Я не уверен, возможно, это был я». Даже мне, по-хорошему, не должны. Я на грани нарушения профессиональной этики. Скажете такое на допросе – даже суда, вероятно, не будет.

Такси отъезжает.

– Но я же передумал. Говорил вам. Уверен, это не я. Я не мог этого сделать.

Она поворачивается и смотрит мне прямо в глаза.

– Когда подозреваемого в убийстве спрашивают, убил ли он человека, невиновный отвечает «Я не убивал», а не «Я не мог убить». Чувствуете разницу?

Знаю, что она права, но в моем неадвокатском мире между черным и белым есть еще масса оттенков. Какая-то часть меня уверена: расскажи я все, как должно, с контекстом, они бы поняли, что я имею в виду. Как минимум это всегда остается в моем арсенале. Я умею говорить логично, четко и искренне.

– Тогда без комментариев, – заключаю я.

Такси со скрипом тормозит, и мы выходим. Джен вручает водителю то, что кажется слишком щедрой оплатой за столь короткое путешествие, и захлопывает дверцу. По дороге она продолжает меня инструктировать:

– Ксандер, поверьте. Что бы там ни происходило в этой вашей голове, вы должны сосредоточиться. Соберите все крупицы внимания, которое у вас осталось. Вам оно пригодится.

Я киваю, а когда мы заходим внутрь, с восхищением наблюдаю за тем, как Джен спокойно и уверенно договаривается с пунктом пропуска. Нас учтиво провожают в комнату, и, пока мы ожидаем, Джен снова повторяет со мной те два слова, что я должен твердить.

– Помните, эти ребята – ублюдки. Они могут вести себя по-панибратски, но вам они не друзья. Они здесь, чтобы вздернуть вас. Они будут талдычить, что вам самому решать, следовать или нет моим советам. Что это вас будут судить. А еще вот это: «Не хотите ли изложить под запись вашу версию событий?» Они испробуют все. Их цель – заставить вас почувствовать себя глупо из-за этих ваших «без комментариев». Послушайте меня внимательно: чтобы оставить себе хоть малейшую надежду не провести ближайшие двадцать или тридцать лет по ту сторону забора, делайте, как я говорю. Без. Гребаных. Комментариев. Усекли?

Киваю.

– Я хочу услышать слова, Ксандер.

– Без гребаных комментариев, – отвечаю я.

Она реагирует. Легкое движение уголками рта – достаточное, чтобы распознать улыбку.

Когда Конвэй приходит забрать нас, он выглядит нервозным. Кажется, из-за присутствия Джен он сам не свой.

– Дуйте за мной, Ксандер, – бросает он.

«По-панибратски». Джен смотрит на меня, будто произнося: «Ну я же говорила».

Идем за ним в комнату для допросов, Блэйк уже там. Она встает, пожимает нам руки.

– Вам принести воды? – спрашивает она.

Мы оба мотаем головами, и, как только садимся, включают запись. Блэйк произносит вступление, затем повторяет предостережение. На этот раз слова громом гремят в моих ушах: «Вы имеете право ничего не говорить, но навредите своей защите, если не расскажете то, на что затем будете опираться в суде. Все, что вы скажете, может быть использовано как доказательство…»