Я знаю, что видел

– Если вы отрицаете, что это ваш почерк, мы легко сможем привлечь графолога – тем более что в конце указано ваше имя. В этом письме вы используете то же выражение, что и произнесли сейчас. «Это выше моих сил» – так вы пишете в своем письме покойной.

Напрягаю память, но там сплошной туман. Смотрю на Джен – она в бешенстве. Слава богу, пока я пытаюсь ухватиться хоть за какие-то воспоминания, Джен сама начинает говорить:

– Во-первых, офицер, глядя на письмо, могу сказать, что оно адресовано не покойной, а некой Мэйбл. И во-вторых, если письмо обнаружили по этому адресу, очевидно, что оно не дошло до Мэйбл, кем бы она ни была, поэтому не понимаю, какое отношение оно может иметь к делу.

Конвэй и бровью не повел; самодовольное выражение на его лице начинает меня беспокоить.

– Вообще-то, мисс Каллен, в письме, которое, как уже признал ваш клиент, он получил от покойной, она подписалась Мэйбл. Это вы так ее ласково называли?

– Да, – отвечаю я; пусть Джен и стреляет в меня глазами, выбора у меня нет. Я собираюсь признать это.

– Мы верим, что вы хотели отправить письмо, но по какой-то причине не сделали этого. Вы пишете, что не можете ее отпустить. Пишете, что это выше ваших сил. И вы пишете это один, два… пять раз: это выше ваших сил. Что вы имели в виду?

Воспоминания об этом письме вспыхивают в голове во всех красках. Что-то мне эта фраза напомнила. В то время она могла значить больше или меньше того, чем кажется на первый взгляд, но вот больше или меньше – сейчас не определить. Кажется, она могла быть шуткой. Однако в ней присутствует сентиментальность, которая не вполне подобает шутке.

– Это была шутка, – говорю я.

– Не похоже на шутку, – впервые включается в разговор Блэйк.

Конвэй с укором смотрит на нее.

– Не прямо шутка-шутка. Шутка, понятная только нам, вот только я уже не вспомню, о чем она.

Джен вся извивается, как будто стремится выскочить из собственного тела.

– Хочу напомнить вам о совете, мистер Шют.

– Без комментариев, – говорю я.

– Хорошо. Но для вашего понимания – я продолжу задавать вопросы.

То немногое тепло, которое еще остается в комнате, сдавливает меня. Воздух подступает к горлу, я больше всего хочу теперь выйти. Бросаю взгляд на Блэйк, на ней ни капельки пота. И Конвэй чувствует себя совершенно комфортно. Вокруг меня же комната будто продолжает сворачиваться.

– Ладно. Давайте для разнообразия сменим пластинку. Хочу спросить вас о деньгах. Под запись: показываю подозреваемому вещдок РТГ/шесть, копию выписки с банковского счета в долларах США. Вы согласны, что на этой выписке указаны ваше имя и имя покойной – Мишель Макинтош?

Глаза Джен округляются, но я не считываю почему.

– Без комментариев, – отвечаю, хватая воздух ртом.

– Что ж, они все равно есть на документе. И, как мы упоминали на прошлом допросе, можно констатировать, что двести пятьдесят три тысячи долларов и двадцать центов исчезли с этого счета за две недели до ее смерти. Вы можете сказать нам, кто снял наличными всю эту сумму?

– Без комментариев.

– Это, вероятно, были вы или она, поскольку счет совместный. Это была она?

– Без комментариев.

– Это были вы?

– Без комментариев.

– Мы навели справки после прошлого разговора, и, согласно записям видеокамер банка, деньги сняли вы. По какой причине? Она давала согласие на снятие?

– Без комментариев.

– Вообще-то мы знаем, что она не подписывала заявку на снятие денег. Итак, мой вопрос: зачем вы сняли деньги перед ее смертью?

Во рту у меня все пересохло, отчаянно хочется сглотнуть. Но не решаюсь: столь жадный глоток будет похож на мультяшный жест.

– У вас были проблемы с деньгами, мистер Шют?

– Без комментариев.

– Надеюсь, вы поймете, если я скажу, что вы похожи на человека, у которого проблемы с деньгами.

– Это не вопрос, – вставляет Джен до того, как я успеваю произнести свои два слова.

– Ладно, тогда вопрос. Что вы с ними сделали?

– Достаточно. Прошу на этом сделать перерыв в допросе.

Я не до конца понимаю, почему Джен так переживает из-за этих вопросов, но я и сам больше всего хочу остановиться. Мне нужно выбраться из этой комнаты, хотя бы на несколько минут. Ослабляю воротник и набираю полные легкие этого липкого воздуха.

– Конечно, – усмехается Конвэй. – Мы приостанавливаем допрос, чтобы позволить вам проконсультироваться с солиситором, мистер Шют. На моих часах четырнадцать тридцать девять.

Глава тридцать седьмая Четверг

– Почему вы остановили допрос? – спрашиваю я у нее.

Кажется, я сам знаю почему: вот только слишком потерян, чтобы принять это. Я шел прямо ко дну. Каждый вопрос был как камень, каждый ответ как еще один шаг к погибели. От этой бесцветной комнаты мне становится дурно. Дышать все еще неимоверно тяжело.

– Я должна уточнить, – говорит она серьезно. – Деньги. Что с ними случилось?

– Что?

– Деньги. Что вы с ними сделали? Куда потратили? – спрашивает она.

По голосу слышно, что терпение ее, похоже, висит над пропастью на самом кончике ногтя.

– У меня их нет, – наконец выдавливаю я.