Я знаю, что видел

В девять тридцать меня пристегивают наручниками к охраннику и ведут по коридору. Замечаю лицо Джен еще до того, как она замечает меня, и, пусть прошло всего несколько часов, я так рад ее видеть, что глаза наливаются слезами.

– Джен, – говорю я и сажусь.

Мои наручники отстегивают. На ней еще один поношенный костюм, но небесно-голубая рубашка под ним придает ей легкости.

– Ксандер, – отвечает она и ждет, пока уйдет охранник. – Ладно, у нас не так много времени, поэтому позвольте мне сказать все, что должна. Сегодня обсуждается вопрос вашего залога. Но, поскольку вас обвиняют в убийстве, этот залог не похож на обычный залог. У вас нет права на освобождение под залог. Все ровно наоборот. Это мы должны доказать, что нет существенных рисков причинения вами кому бы то ни было вреда.

– Понятно, – говорю я. – Это ведь хорошо?

– Не совсем, Ксандер. Обвиняемых в убийстве редко выпускают под залог, поскольку уже сам факт убийства – веское основание полагать, что есть риск нанесения вами кому-то увечий, ведь если вы однажды…

– Никакого однажды не было! – восклицаю я и слышу, как мой голос взвивается вверх. – Я не могу сидеть взаперти, Джен. Голова не выдержит. Не могу.

– Знаю, Ксандер. Но проблема в том, что на этом основании обвинение возражает против залога. Говорят, вы представляете угрозу.

Чувствую беспомощность.

– Послушайте, – продолжает она, – я сделаю все возможное, но хотела бы знать, можете ли вы предложить что-либо в качестве гарантии или обязательства со своей стороны?

Каким-то из ее слов удается проникнуть в мое сознание, но далеко не всем. Не могу поверить, что попаду в тюрьму. Я не выдержу – единственное, о чем я могу сейчас думать, и эта мысль занимает собой все пространство внутри меня, вытесняя остальные.

– Что, простите? – переспрашиваю я, чувствуя, что она ждет от меня какую-то информацию.

– Деньги. Можете предложить какие-то деньги, чтобы помочь обеспечить залог? Или, может, знаете кого-то, кто готов это сделать?

Думаю о Себе, но я не могу просить его после всего, что он сделал. Мотаю головой.

На слушание вызывают только в районе трех часов. Меня, прикованного к девушке-охраннику, ведут по каким-то подземным переходам. Держусь поближе к ней; она радостно щебечет что-то про новости, и тут до меня доходит: мое лицо будет в газетах. Кровь в венах стынет, ладони потеют. Заходим в зал суда, направляемся к скамье подсудимых. Озираюсь в поисках прессы, но ничего экстраординарного в зале суда не происходит. Какие-то люди в париках и мантиях непринужденно болтают друг с другом. Место судьи пустует. Ловлю взгляд Джен, и она мне машет.

Женщина в помятой мантии поднимается и объявляет судью; тот выходит из задней двери и усаживается в свое красное кресло, а люди в зале встают и снова садятся, приветствуя его. Зал суда такой блеклый и унылый, да и все присутствующие в нем кажутся такими же. Атмосфера еще муниципальнее, чем я ожидал.

К тому времени, как я успокаиваюсь и могу слышать, что говорят, прошла уже половина слушания. Обвинитель, стоя, обращается к судье – как-то непринужденно, почти скучая.

– Корона возражает против залога, ваша честь. Это серьезное обвинение. Корона заявляет, что господин Шют вряд ли станет соблюдать условия освобождения под залог. У него нет постоянного места жительства, и, учитывая природу и серьезность правонарушения, он с большой вероятностью скроется от правосудия.

Когда обвинитель садится, вскакивает Джен. Она уверенно идет в атаку, северный говор в процессе выступления смягчается:

– В моем представлении, ваша честь, нет существенных рисков, что он нанесет кому бы то ни было увечья. Во-первых, ранее господин Шют никогда не привлекался к ответственности за применение насилия. Во-вторых, он полностью отвергает предъявленное обвинение и не может считаться склонным к насилию лишь на основании предположения. В-третьих, господина Шюта уже отпускали под залог в ряде других случаев до предъявления обвинения, и он каждый раз добросовестно являлся в полицию. Мы не согласны с тем, что у него нет места пребывания, удовлетворяющего требованиям освобождения под залог, ведь полиция ранее уже выпускала его под залог.

Она возвращается к себе на место.

Ее убежденность вдруг вселяет в меня надежду. Но ведь она так мало сказала. Хватит ли этих нескольких слов, чтобы меня выпустили на свободу?

Обвинитель медленно встает, консультируется с кем-то за ее спиной. Приглядываюсь, вижу там Конвэя. Он в суде. Сердце уходит в пятки.

– Офицер сообщил мне, ваша честь, что мистер Шют, хоть и не привлекался в прошлом к правосудию по делам о насилии, был недавно арестован по обвинению в нанесении тяжких увечий. Если вкратце, то мужчина средних лет получил ножевое ранение в шею и был оставлен умирать.

Джен поворачивается ко мне, на лице у нее крайнее изумление. А еще гнев и непонимание. Она бормочет что-то судье о дальнейших распоряжениях и направляется в ту часть зала, откуда я ей активно жестикулирую.

– Что это, Ксандер? – громким шепотом спрашивает она.

– Удар ножом. Сквайра. Они не смогут этим воспользоваться, так ведь?