Я знаю, кто меня убил

Ариадна понимала, что Паше хочется в первую очередь помыться. Поэтому она выдала ему полотенце, гостевой банный халат и отправила в душ. Сама занялась чаем. Нужно заварить свежий и хотя бы бутерброды сделать. Не отвлекайся мама на дела сестры, она бы приготовила что-то из горячего, но все привыкли ублажать госпожу Лавинскую. Так в семье было заведено. Задолго до рождения Ариадны. Ее еще и в проекте не было, а ее мать только ходила в школу, но все вертелось вокруг маленькой звездочки Машеньки. И когда та поступила в театральный, к радости родителей, сестры, деда, тетки, они очень гордились своей певчей птичкой. А она ими нет. Не сказать что стеснялась родственников, но редко приглашала их на спектакли. На кинопремьеры – никогда. Они напоминали Марии о том, что она не белая кость. Обычная девочка из рабоче-крестьянской семьи. И благо что она работала в театрах оперетты и мюзик-холлах, а то все бы поняли, что у нее нет никакого вкуса в одежде. А когда не нужно себя преподносить, Мария превращается в хамоватую простушку. Или чудачку, несущую бред. Ари даже думала, что тетка превратится в городскую сумасшедшую. Но, как это ни странно, с возрастом та изменилась в лучшую сторону: стала менее чудаковатой. А капризной Мария всегда была…

Но Ариадна не променяла бы свою Коку ни на какую другую! Даже на Золушкину крестную фею.

Паша вышел из ванной посвежевшим. Его влажные волосы закручивались колечками. Он казался очень милым и беспомощным. Но как только водрузил на нос очки, все изменилось.

Все близорукие выглядят потерянными, когда их снимают.

– Перекусим? – предложила Ари. – Сухомяткой, правда. Но если хочешь, я сварю картошки. С колбасой и солеными огурцами отлично залетит.

– Не беспокойся, я не голоден. А чаю выпью с удовольствием.

– Варенье любишь?

– Очень.

– Какое?

– А что, есть выбор?

– У нас есть дачка, там растут смородина, китайка, слива. Мама не дает ягодам и фруктам пропасть. – Она открыла ящик-холодильник под окном и продемонстрировала батарею банок.

– Обожаю варенье из черной смородины.

Ари достала его и выложила в хрустальную розетку. Писк советского шика. В каждом доме можно было найти что-то подобное. А у Долгополовых полки от хрусталя ломились. Все благодаря госпоже Лавинской. Ей на творческих встречах постоянно вручали дефицитную и дорогую посуду. Мария передаривала ее сестре.

– У меня два вопроса к тебе, – обратилась к Паше Ариадна. – На один можешь не отвечать.

– Про отношения, значит? – догадался Субботин. – С Аней?

– Да.

– Похоже, они закончены. Мы не общаемся.

– Помиритесь еще.

– Вряд ли. Теперь валяй, задавай второй вопрос.

– Почему ты сбежал в Энск?

– А куда?

– Если ты знал, что тебя преследуют, нужно было идти в полицию. А лучше в ФСБ, прямо на Лубянку.

– Это логично. Всю сознательную жизнь я поступал именно так. Выбирал самые прямые и безопасные пути. Именно логика помогала мне выживать в детдоме, получать бесплатное образование, совмещать его с работой. Если честно, то мне бы хотелось стать микробиологом. Но я понимал, что платить за мою учебу некому, а сам я не поступлю. В этой науке я не разбираюсь, но очень хочу. И я пошел по пути наименьшего сопротивления.

– Правильно сделал. Встанешь на ноги, пойдешь получать еще одно образование, если тяга к нему есть.

– Ты такая же, как я. Земная. В нас нет чудинки Эрнеста и Марии. Или есть, но мы ее игнорируем?

– К чему ты ведешь, не пойму?

– Я почувствовал, что должен поехать в Энск. Сердцем или задницей, сказать не могу. И поддался порыву.

– И что тут, в Энске?

– Ответ.

Она кивнула. Они молча допили чай.

– Я постелю тебе в маминой комнате, – проговорила Ари, взяв опустевшие чашки, чтобы помыть их. – В моей тебе Феникс спать не даст.

– Это кто?

– Попугай.

– О, у вас живет птичка?

– Когда мы его подобрали, так и думали. Общипанный был, страшный. Если не сгорит, то возродится, решили мы и назвали Фениксом. – Ариадна убрала со стола и хрустальную розетку – гость все варенье съел, не зря мама его заготавливала. – А он переродился.

– В кого?

– В гиену, – хохотнула Ариадна. – Такие звуки издает, что собаки Коки с ума сходили первое время, это мне мама рассказывала. И, главное, сколько клетку ни накрывай, Феникс все равно будет хохотать, когда ему вздумается.

– Вы б его на балкон выдворили.

– Переставляли клетку, но соседи жалуются.

– А чего ваш гиенопопугай сейчас молчит?

– Сил набирается.

Ариадна сменила белье на кровати, постелила не только чистое, а самое новое. Но Паша спать пока не хотел. Ходил по дому, рассматривал все.

– Тебя интересует Феникс, не так ли? – поняла Ари.

– Ага. Одним глазком на чудо-юдо взглянуть бы.

– Если проснется, покажу. А будить лихо, пока оно тихо, что-то не хочется.

– О, и у вас этот плакат есть! – воскликнул Паша, увидев на двери афишу мюзикла, сделавшего госпожу Лавинскую звездой. – Мария всем их раздала?

– Только самым близким. Плакат этот с браком. Видишь имена-фамилии внизу? – Он кивнул. Среди них была, естественно, и Мария Лавинская.