Ябеда

К берегу я прихожу первой. Совсем другими глазами смотрю на проклятый пирс. Я больше не вижу озёрной глади, не слышу крика чаек, не чувствую запаха ила. Перед глазами пугающая бездна, треск льда и отчаянные крики о помощи. Меня снова начинает трясти, но вопреки всему я ступаю по шатким дощечкам пирса и слепо подхожу к краю.

— Тася, Тася! — доносится со спины въедливый голос Ара. Но сегодня он совершенно меня не раздражает: я иного не заслужила.

Мельком оглядываюсь. Турчин, как всегда, при параде: чёрные брюки, идеально сидящие на бёдрах, белоснежная футболка и этот надменный взгляд его зелёных глаз.

— Не слышу слов раскаяния, Тася! — бросает по ветру и смело ступает на пирс. Тот трясётся, качается…

— Мне было шесть! — зачем-то начинаю оправдываться, вместо того чтобы просто извиниться.

Турчин улыбается, слегка склоняет голову набок и продолжает наступать.

— А мне плевать! — безжалостно бьёт под дых. — Я живу с клеймом убийцы с одиннадцати лет.

— Ты не виноват! — Голос мой осип от слёз. — Никто не виноват!

Опять говорю не то!

— Какая удобная позиция! — Турчин взмахивает руками и останавливается в паре метров от меня.

— «Никто не виноват»! — передразнивает он меня. — Странно, что всю жизнь мне твердили обратное! Знаешь, Тася, через сколько всяких комиссий я прошёл? Психологи, следователи, адвокаты… Тебе было шесть! Тебя не трогали! Тебе, сука, поверили на слово, как и этому психу Савицкому. Что с него взять, верно? Господи, Тася, ты хотя бы сейчас объясни мне, за что ты со мной так!

— Я испугалась… — Закрываю глаза, чтобы не видеть презрительного взгляда Турчина — невыносимого, слишком тяжёлого, слишком безнадёжного.

— А я не испугался?! — Пирс снова начинает раскачиваться. — Я, мать твою, не испугался?! — орёт Турчин всё громче.

Я понимаю, что обязана извиниться. Но, чёрт, как же тяжело признавать свою вину!

— Почему ты не настоял на своём? Почему все поверили мне, а не тебе?

— Может, потому, что вас было двое, а я один?

— Прости! — Я наконец произношу главное, но открывать глаза не спешу.

— Так не пойдёт! — Чувствую, что Турчин совсем близко. Его дыхание, тяжёлое и шумное, так и царапает слух. — Посмотри на меня, Тася! В лицо мне скажи, как ненавидишь! Ну же, давай! — Он срывается на крик.

Послушно распахиваю глаза и тут же натыкаюсь на испепеляющий взгляд изумрудных глаз Турчина. Позабыв об опасности, делаю шаг назад — так сильно меня пугает парень, которому я своими руками сломала всю жизнь. Пятками ощущаю край деревяшки, за которым плещется бездна, и почти не дышу.

— Прости, — пытаюсь извиниться, хоть и понимаю, что слова ничего не изменят. — Прости меня, — повторяю снова и снова, но вот незадача: легче не становится ни мне, ни Ару.

— Отойди от неё, Турчин! — Мои тщетные попытки искупить вину прерывает яростный баритон Савицкого, доносящийся с берега. Я тут же по привычке закрываю лицо руками и едва не падаю, потеряв равновесие.

— О! Долго соображал! — голосит Турчин, подхватывая меня за предплечья в самый последний момент. — Теперь вся троица в сборе! Жаль, не зима, правда?

— Тася, с тобой всё в порядке? — кричит Гера и, судя по голосу, подходит ближе.

— Да! — восклицаю, подглядывая за Савицким сквозь пальцы — Уходи! — умоляю, предчувствуя беду.

— О! — Турчин с силой оттаскивает меня от края пирса и наконец отпускает. — А я, похоже, многое пропустил!

Арик оборачивается к Савицкому и, позабыв обо мне, идёт навстречу бывшему другу.

— Какая трепетная забота! И давно? — ехидно напевает по пути.

И чем дальше от меня отходит Ар, тем сильнее начинает трясти Савицкого.

Я, Турчин, глубина — три главных триггера Геры прямо сейчас в шаге от него.

— Арик, не надо! Прошу! — слёзно кричу в спину парня. — Гера не виноват! Это всё я!

— О-го-го! — чешет затылок Турчин, с кривой ухмылкой поглядывая то на меня, то на Геру. — Вот и разгадка, да?

— Заткнись! — шипит Савицкий, едва контролируя свое непослушное сознание.

— Эй, мелкая! — Турчин совершенно не обращает внимания на приступ Геры, а быть может, тот ему только в радость. — Это что получается? Я своими руками тебя под местного психа положил? А ты, Герыч, не расскажешь по старой дружбе, как уломал эту козочку? А то я и так и сяк к ней, а она всё нос воротит!

— Не надо! — Прикрываю лицо рукавом свитера, а сама подбегаю к Турчину и дёргаю его на себя: лишь бы остановился, лишь бы отвернулся от Савицкого. — Гера, уходи! Я умоляю тебя! Уходи!

— Говори! — рычит Савицкий, словно ему заживо ломают кости, и пристально смотрит на Ара.

— А что тут говорить? — ржёт Турчин, замерев посередине пирса, ровно в том месте, где много лет назад я упала на чёртов лёд. — Ты подумал, что тебя, психа, полюбить можно? Ни черта подобного! Тасенька просто отрабатывала бабки.

— Не слушай его!

— Сначала на твоей голой заднице она искала бабочку, потом разнюхивала информацию о корявом шраме. Ну а заключительным аккордом стало её прозрение. Что ж, Тасенька, твоя взяла! Ты свободна, Лапина! Твой долг отработан!

— Ты всё вспомнила? — дрожащим голосом обращается ко мне Гера.