Ябеда (СИ)

Не включаю свет. Босиком встаю на прохладный пол. Шмыгая носом, иду на шум дождя. Рывком раздвигаю шторы и, жадно касаясь разгорячённым лбом мутного от капель стекла, безнадёжно вглядываюсь в темноту. Внезапный разряд молнии ярким сиянием освещает всё вокруг и тотчас парализует сознание: там, под проливным дождём, в паре метров от моего окна стоит Савицкий, насквозь промокший, и, как и я, обезумевший от тоски и боли. Что это — галлюцинация, фантом, отчаяние?

Мне сносит крышу! Секундный ступор сменяется судорожными попытками открыть окно, но я так взволнована, что всё делаю не так: с трудом нащупываю засов, дёргаю его не в ту сторону и слишком резко. Когда, наконец, справляюсь с задачей и под завывание ветра впускаю в комнату потоки небесных слёз, образ Савицкого бесследно исчезает.

— Гера! — в агонии кручу головой.

— Савицкий! — пытаюсь перекричать дождь.

— Не надо так со мной, — тихо вою, когда очередная вспышка молнии являет моему жадному взору пустоту.

С грохотом закрываю окно. Трясущимися пальцами размазываю по лицу капли дождя и, позабыв, что босая и почти голая, выбегаю из своей каморки и несусь наверх, к комнате Савицкого, чтобы доказать самой себе, что я не сумасшедшая. Влюблённая, отчаявшаяся, изведённая ревностью, но не безумная!

В коридоре темно и мучительно тихо. Дверь в спальню Геры закрыта, но сквозь замочную скважину струится свет. Он, как зелёный сигнал светофора, гонит меня вперёд! Я вторгаюсь в чужую обитель без стука.

— Закрой глаза! — кричу надрывно на опережение.

Где-то на подкорке сознания мелькает боязнь увидеть Савицкого в объятиях другой, но я гоню свой страх прочь. Жадным взглядом выхватываю возле кровати одинокий силуэт Геры и смело шагаю вперед.

— Тая! — предостерегающе сипит Савицкий. В его руках полотенце, а тонкая ткань футболки насквозь пропитана дождевой водой.

— Ты весь вымок! — шепчу, подойдя слишком близко.

— Я принимал душ, — не открывая глаз, тяжело дышит Гера.

— Я видела тебя. — Мягкой подушечкой указательного пальца собираю холодные капли с его упругой шеи. С губ Савицкого слетает полустон, но пока в комнате включен свет, он бессилен что-либо изменить.

— Почему ты закрыла окно? — произносит на выдохе.

— Чтобы не питать иллюзий, — отвечаю честно, согревая горячим дыханием его озябшую кожу.

— Тогда сюда зачем пришла?

— Я готова обмануться!

Выхватываю из рук Геры полотенце и начинаю промокать им его влажную кожу. Савицкий дёргается, но с закрытыми глазами остаётся полностью в моей власти.

— Тая, что ты творишь?!

Мы оба понимаем, что полотенце лишь предлог, чтобы я могла касаться Савицкого жадно, повсюду.

— Остановись! — хрипло, отчаянно просит он.

— Не могу! — шепчу в ответ и откидываю в сторону кусок махровой ткани.

— Поцелуй меня! — Кончиком носа провожу по колючей щеке Савицкого. — Хотя бы раз. Как её! И я уйду, навсегда испарюсь из твоей жизни! Я обещаю!

— Кого «её»? — невнятно бормочет Гера.

— Ту блондинку, с которой ты сегодня уехал перед ужином. — Жадно вдыхаю сладкий аромат пачули, лишь бы заглушить невыносимую боль, с новой силой пронзающую сердце. — Я хочу понять, хотя бы раз почувствовать, каково это — быть твоей, что значит любить.

— Ты не ведаешь, о чём просишь! — мотает головой Савицкий и при этом улыбается. Чёрт! Я тупым гвоздём ковыряю душу, а ему смешно!

— Твой ответ «нет»? — Как хорошо, что Гера сейчас не видит моих слёз и алеющих от стыда щёк.

— Я не могу. — Он качает головой, а у меня земля уходит из-под ног. И на что я только рассчитывала?

— Прости… — Вгрызаюсь в нежную мякоть губ и делаю шаг назад. По коже бегут мурашки от небывалого холода: без Савицкого я замерзаю изнутри.

— Глупая Тая! — Гера с трудом сдерживается, чтобы не открыть глаза, и не прекращает нагло улыбаться. И угораздило меня влюбиться в самодовольного индюка!

— Та блондинка — Агата, — продолжает Савицкий, будто мне есть дело до его зазнобы! — Она мой психотерапевт, Тая! И я понятия не имею, как она целуется. И даже никогда не думал об этом.

— Не важно. — Я продолжаю отступать. — Ты же всё равно влюблён! Вон, даже Вадим и тот заметил!

— Влюблён, — кивает Гера, сию секунду становясь до невозможного серьёзным. Улыбка бесследно испаряется с его лица, а веки прикрытых глаз нервно трепещут: ещё немного и Савицкий сорвётся! Гера и сам это чувствует, а потому закрывает глаза руками, являя моему взору перебитые в кровь костяшки пальцев. Он снова дрался! Сомнений нет!

А я снова даю слабину! Забываю о гордости и унизительном отказе и слабовольной тряпкой подаюсь ближе. Кончиками пальцев обвожу ссадины и нежно дую на них, чтобы не болели…

Я чокнутая не меньше Савицкого! Я помешана на Гере, и Ника права: так было всегда, просто в силу возраста я не отдавала себе в этом отчёта. Вспоминаю, как таскала Савицкому на чердак печенье, как робела, случайно встретившись с ним взглядом в гостиной или столовой, как жадно смотрела на его окна вечерами и засыпала мать вопросами о его здоровье… Даже в свои шесть я всегда выбирала Геру!

— Что ты делаешь? — шепчет Савицкий и перехватывает мои жалкие пальцы в свои, крепкие и немного грубые.