Яблоко Невтона

— А Ползунов углядел. И выгоду в том обнаружил. И нам с тобою, шихтмейстер, наглядный урок преподал. Вышло, как в той сказке: собрались три Ивана, — себя Иоганн Христиани тоже к Иванам причислял, — собрались, чтобы одну задачку решить, да головы разными оказались… — вздохнул еще глубже и признался. — Я ведь тоже знал о тех судах, а не додумался, в голову не пришло…

Вот с тех пор и приметил начальник заводов молодого унтер-шихтмейстера, выделял его всячески, но не баловал, а напротив, ценя сметливость и радение Ползунова, давал ему и поручения более сложные и ответственные, доверяя то, что не каждому мог доверить.

Потому и ныне, ранней весной 1759 года, когда Ползунов был произведен в шихтмейстеры и отнюдь не случайно возник разговор и даже спор между членами Канцелярии о его переводе на офицерскую должность, Христиани вдруг воспротивился. Большинство членов Канцелярии настаивали: негоже держать шихтмейстера на пристани — там и капрал справится, а Ползунов со своими знаниями и опытом не полностью будет загружен. А Христиани гнул свое:

— Зато под командованием шихтмейстера Ползунова полной нагрузкой пойдет на завод руда. Разве этого мало?

— Мало, — возразил случившийся тем днем в Барнауле управляющий Колыванским заводом Улих. — Мало для Ползунова. Зачем же держать его в черном теле? — довольно резко спросил. — Ползунов на большее способен.

— Это я держу Ползунова в черном теле? — обиделся Христиани. — Это я, ценя его за цепкий ум и усердие, поддерживая все его начинания… Да как у вас только язык повернулся такое сказать!

— Что ж, — и здесь Улих не растерялся, — иногда и любовь безотчетная может обресть черты самотности, то бишь, эгоистического интереса. Поймите же, господа, — почему-то обращался ко всем, хотя возражал одному Христиани, — поймите, Ползунов способный, весьма даровитый человек, потому, как мне думается, и нагрузку давать не рукам его надобно, не столько рукам, — уточнил на ходу, — сколько голове. Для пользы делу.

— Вот я и надеюсь на его голову, — сухо парировал Христиани. — И знаю: лучше шихтмейстера Ползунова никто ныне с отгрузкой руды не справится. Нет, нет, шихтмейстер Ползунов на своем месте. Пусть и еще годика два там побудет. Для пользы делу, — глянул на Улиха победительно. И настоял упрямый саксонец, подтвердив свои притязания скорым указом, коим шихтмейстеру Ползунову вменялось «при сопровождении с Кабановской пристани на Барнаульский завод на судах водою по рекам Чарышу и Оби командиром быть».

Оговорки тут не было — именно с Кабановской, где в старых амбарах зимовала «залежная» руда, поставлялась туда и свежая, поскольку на новой, Красноярской пристани, кроме светлицы, в которой жила семья Ползунова, ничего пока не построено… Так что нынче шихтмейстеру впору надвое разрываться — и пристань достраивать, возводя в первую очередь рудные амбары, и Чарышской флотилией управлять… Но трудности не пугали его, а даже напротив, слегка веселили, будто пьяня и пробуждая в нем некий дух противления и твердой уверенности: все в лучшем виде будет исполнено! Иначе он и не мог, Иван Ползунов.

И едва сошли снега, отзвенев ручьями, и Чарыш освободился от остатнего льда и мелкой шуги, вскрой наполнившись мутно-синей водой, а верхи буераков да косогоров по левобережью, вдоль пристанской ограды, покрылись акварельно-свежей зеленью, едва теплынью повеяло с ближних и дальних лугов, как в один из таких погожих и ясных дней оравою мужиков, согнанных из окружных деревень, с уханьем, аханьем, протяжно-распевными голосами, оглашающими речную гавань, и короткими, звучными, как удары хлыста, командами, сдвинута была и спущена по бревенчатым стапелям на воду громадная коломенка… А затем, почти без отдышки, и еще, еще тем же приемом одна за другой одиннадцать коломенок и две дощанки. Ближе к вечеру работы были закончены. И флотилия встала на якоря, готовая к первой путине.

А через два дня прибыл давно ожидаемый сборный отряд казаков и солдат Барнаульского и Бийского гарнизонов — числом около двухсот человек. Вместе с отрядом прислан был и денщик для шихтмейстера, что полагалось по рангу.

Доложив о своем прибытии, солдат Семен Бархатов, невысокий, приземистый малый лет двадцати пяти, стоял навытяжку в позе выжидательной, вскинув густые белесые брови. Ползунов с интересом и в то же время придирчиво оглядел его с ног до головы, не найдя ничего примечательного, улыбнулся чему-то про себя и сказал:

— Ну что ж, солдат Бархатов, пойдем к месту дислокации.