Яблоневый сад

Чтобы понимать друг друга, много слов не надо. Много надо, чтобы не понимать.

Известно и другое: он – да, да, именно он! – был если не блестящим, то, это точно, отменным оратором, мог, случалось, говорить перед читающей публикой час-другой, без бумажек, без суфлёров, а то и без запинок, хотя гладкостью его речь, мягко говоря, не отличалась. Кто-то мне однажды сказал о его выступлении: «Коряво, но крепко, как корни столетнего кедра». Действительно, зачастую коряво, туго, как со скрипом шло у него устное слово. Но мы помним: он горячо, даже можно сказать, страстно выступал на съездах народных депутатов СССР, на съездах и пленумах Союза писателей СССР и России. Люди, слушая его, воспламенялись. А сколько великолепных, душевных слов им было произнесено на юбилеях друзей-писателей! А что за прелесть его Пушкинская речь в Пскове со сцены драматического театра! А лауреатская, посвящённая Достоевскому! А перед Солженицыным, когда тот вручил ему премию своего имени! Он не раз выступал на Рождественских чтениях, на многочисленных конференциях, перед читателями и зрителями своего «Сияния России», которое под его руководством прошло более двадцати раз. Можно, конечно, чреду нанизывать.

Я, к примеру, накрепко запомнил его короткое, но ёмкое, взволнованное выступление на читательской конференции по его недавно вышедшей повести «Дочь Ивана, мать Ивана». Тогда перед многочисленной публикой, собравшейся в Молчановке, литературоведы, критики, журналисты, просто читатели, извините за выражение, или что-то бормотали, или упражнялись друг перед другом в красноречии, в знании мудрёных терминов, или же без меры и такта превозносили автора. Вдобавок усиленный микрофоном звук нещадно бил по слуху и своей никчемной громкостью, и хрипами со свистами; у большинства выступающих слов было не разобрать. Я видел: Валентин Григорьевич скучал, был недоволен, возможно, страдал. И – многие зрители не на шутку заскучали; некоторые, особенно школьники и студенты, стали пошумливать.

В конце встречи Валентин Распутин встал. По залу:

– Распутин будет говорит. Тише, тише вы там!..

Стоял он перед нами, высокий, подтянутый, лобастый, горящий щеками, и говорил без микрофона в большой переполненный зал чётким, крепким, но всё же негромким, не напирающим голосом:

– …Я многое что перепробовал в последние годы, перебрал многие способы стояния за Россию. Может быть, не все. Может быть, остались самые спокойные, тихие, когда нужно уцепиться и не даваться. Держаться за своё и ни в какую не отступать…

Удивительно, его все услышали. Я с моими учениками и учителями сидел на дальних рядах, но слышал его голос отчётливо, словно бы писатель вблизи был и только мне одному говорил. Он в секунды съединил весь зал. Съединил этими простыми, без затей, без красивостей ораторских словами.

Уцепиться и не даваться – не раз, как девиз, как клятву, я повторял про себя, когда мне становилось невмоготу. Не раз я произносил эти два слова перед читателями, когда мне хотелось поддержать их, смахнуть с их лиц унылость дней.

Нет, Валентин Распутин был полнозвучным Молчуном, трибуном, если хотите. Его слова будили и призывали. Даже его молчание в некоторые годы звучало – ощущал я сердцем – на всю страну. А уж если он молчание облекал словами, неизменно простыми, ясными, предельно откровенными, то… то вокруг него, кто знает, и камни не становились ли слухом.

Но вернёмся к необычным и трогательным словам нашего молодого талантливого писателя. Мы ему, как брату, хотим сказать:

– Уцепись и не давайся. Держись за своё и ни в какую не отступай. И не старайся стать вторым Распутиным или вторым Астафьевым. Но возьми у них всё лучшее – и оставайся самим собой. Не ведись на всякую легковесную похвальбу, красивые, но пустые слова, а. несмотря ни на что, помало-помалу тори свою писательскую и человеческую дорогу.

Если прозвучало назидательно – простите! Но хотелось, чтобы было по делу и для дела нашего общего.

* * *

Жизнь шатка и переменчива, нередко ищешь опоры и укрытия. Бывает, находишь. Вчера перелистывал мои старые записные книжки и нашёл крохотки Александра Вампилова. Хорошо стало. Но, читая, мысленно спорил с Александром Валентиновичем и с его героями; однако иногда соглашался тотчас.

Если собираетесь кого-нибудь полюбить, научитесь сначала прощать.

Время нужно только для того, чтобы разлюбить. Полюбить – времени не надо.

У людей толстая кожа, и пробить ее не так-то просто. Надо соврать как следует, только тогда тебе поверят и посочувствуют. Их надо напугать или разжалобить.

Богатые и бедные – категория старая, но дураки и умные – категория бессмертная.