Яблоневый сад

Он отгорожен от мира забором, и ему, наверное, одиноко. Ветер качает веточки. Тихо округ, покойно. Но где-то в стороне заговорили мужики, они загружают в грузовик спиленные осенью сухие ветки и стволы, и я хочу сказать работникам: «Тише. Сад спит. Ему надо набраться сил. Ему скоро придётся много работать с людьми и для людей». И хочу сказать саду: «Потерпи ещё немного, дружище. К тебе скоро придут новые хозяева, и твои яблоки снова будут сладкими и желанными».

Но сад ещё спит – и я ухожу молча.

(1993)

Довольно!

Долго и неспокойно размышлял, можно ли назвать словом «мульткультура» тот многоцветный, тропический ливневый поток западных мультфильмов в кино-, видео- и компьютерных вариантах, который принесли ветры недавних перемен в Россию и который точно бы обрушился на незащищённые головы и сердца наших детишек. Наверное, можно столь широко, глобально охарактеризовать это явление современной жизни – мульткультура, культура, потому что она настойчиво, напористо, без передышки пропитывает духовные, интеллектуальные запросы и капризы подрастающего поколения. Но что потом? А потом идёт с ними по жизни, вгрызшись в сердце, в душу, в саму суть человеческую, видоизменившись, утвердившись в каких-то уже взрослых проявлениях и влечениях.

По-настоящему любящий родитель хотя бы немножко, да строг, требователен со своим ребёнком. А если с тем же любящим взыском взглянуть на то, что дети видят и слышат в мультфильмах?

Многие из нас – говорю об относительно взрослых людях – перед невообразимыми и несусветными 90-ми годами и далее, далее интересовались или даже, что греха таить, увлекались западными мультфильмами. Дети же повально прилипали к экранам. Помнится, поначалу было до чрезвычайности занятно и любопытно взрослому человеку: оказывается, вот они какие, мультики на Западе! Отличаются от наших, да ещё как. Единственно, «Ну, погоди!», может быть, из того же ряда. Бывало, с азартом смотрели мы многокилометровые истории о привидениях, о приключениях Тома и Джерри, о космических войнах. Да, не скрою, впечатляло, притягивало, заражало. Однако в человеке, в котором надёжно, умно засеяно хотя бы с десяток зёрен от всегда благодатной национальной культуры, зёрен лучших, высшего сорта, провеянных на ветрах исторических и личных, сбережённых от дыхания плесени или огня, в таком человеке уже на какой-то недалеко убежавшей вперёд энной серии начинает в сердце закисать скука, интеллект – противиться, тупить. Причём эти люди принимаются скучать до того, бедолаги, отчаянно, невыносимо, что если не дети – щёлк выключателем: довольно! Но, однако, сдавливают в себе протест, сминают гнев и с интеллигентской старательностью начинают обдумывать: как же, собственно, по-настоящему оценить то, что мы увидели и услышали?

Да, исстари привыкли мы ко всему заморскому относиться с почтением, даже с некоторым пиететом, но вот незадача – потянуло на гнев, на злое слово, покритиковать. И призадумался исторически робкий российский культурный обыватель: скажу что-нибудь не то да не так – обвинят меня, назовут дураком, ретроградом. Пока, однако, помолчу, братцы. Надо бы подумать, обмозговать это дело!

Вот и думает, размышляет, а ливень крепчает, расходится не в шутку. Стихия разрушает тропы и даже магистрали национальной культуры, прорывает дамбы. Где была почва для засева зёрен – там образовалась хлябь. Пузырится болото, в котором сгнить, сгинуть зёрнышку. А мы, российские культурные люди, всё думаем, колеблемся, совестимся.