Яблоневый сад

Отче – Отец – Отчизна – Отечество – извечный смысловой ряд, который, оказывается, может прерываться и сокращаться. Прерываться и сокращаться либо для некоторых из нас, либо даже для какого-то слоя населения или же для целой эпохи жизни государства и народа. Сумасброду и неприкаянной душе Фёдору автор «Истории» по-отцовски заботливо и благовестно словно бы нашептал, как сиротинушке, что у него, как и у любого другого человека, есть отец. И тридцатишестилетний детинушка Федя, начав читать первый том, к восьмому, по крайней мере для самого себя, в своих ощущениях, обратился в Фёдора Иваныча, отныне знающего и накрепко помнящего своё родство, потому что нашёл, хотя и нежданно-негаданно, но нашёл-таки, Отца-Отечество.

В эти же годы сам Н.М. Карамзин упрекал своих сограждан в том, что мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России.

В каких же, хочется спросить, теперь, по прошествии двух веков, некоторых случаях мы не граждане России? Несомненно, нас есть в чём упрекнуть, есть во что, как говорится, ткнуть носом. Если, к примеру, перебрать событийность ближайшей русской истории, то мы в период великого потрясения и смуты – горбачёвской Перестройки и ельцинских Реформ всерьёз и, похоже, надолго усомнились в выстраданном старшим поколением наших сограждан принципе социальной справедливости: точно ли, что в обществе не должно быть ни бедных, ни богатых, а все могут и должны быть зажиточными, и должно быть, верили, так: от каждого – по труду и каждому – по потребностям? Мы расшатались нравственно, нудно и порой озлобленно выясняя: точно ли, что нам нужно крепкое государство, которое, убеждали нас особливо ретивые наши сограждане, непременно закабалит в нас личность, изотрёт в порошок индивидуальность, оторвёт от светоносной заморской цивилизации? И наконец, мы обескровились и обесформились духовно, разными способами и средствами, в том числе через искусство, в особенности благодаря кину и телеку, поначалу осторожненько и зачастую гаденько выясняя: точно ли, что так уж важны для нас заповеди Божьи, религиозные установления, правила и правила, а может, лучше, если – жить не тужить, этак потихонечку греша, в хитромудрой надежде, что Он не узрит?

Впрочем, ничто под луною не ново: примерно так же жили-были и современники Н.М. Карамзина, в частности небезызвестный Фёдор Толстой, да и весь тот разнопёрый великосветский сонм. Прочитали они «Историю» – восхитились. И – призадумались. Эта призадуманность в особенности красочно и ярко проявилась у нашего всё – у Александра Сергеевича. Сначала он восторженно написал, кажется, в каком-то из писем:

Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную… Древняя Русь, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом… Карамзин есть первый наш историк и последний летописец…

А попозже, призадумавшись, как бы – многозначное и весьма любопытное словечко уже нашей с вами эпохи – уточнил:

В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастья
Необходимость самовластья
И прелести кнута.

Так-так, Александр Сергеевич! И на обломках самовластья… напишем чьи-нибудь имена?

Нет-нет, парадоксальная игривость ума, свойственная гению, не подтолкнёт нас к оргвыводам и, как следствие, менторскому порицанию буквы и духа творчества Александра Сергеевича. Мы понимаем, что молодость не терпит рамочности, правил, нотаций. Но, однако, если молодость не созреет, не остепенится, когда срок ей пришёл, то можно смело сказать такому человеку: «Ну ты, батенька, загнул!» А.С. Пушкин вызрел, стал нашим всё, и этой искромётной эпиграммой и письмом, как и Американец своим просто-таки архимедовым – «Эврика!» – возгласом, всего-то отразил господствующие настроения общества. Высшего, светского, разумеется, общества, которое, прервав на минутку своё французское чириканье, насторожилось и призадумалось: «А, собственно, что это такое, государство наше Российское?»

Мысли, как водится, породили действия: окрепли и вскоре совершили свои романтичные безумства декабристы, окрепли и чуть позже воздвигли мысль-памятник почвенники: «Православие – Самодержавие – Народность… составляющие, – пояснил в 1832 году в своём докладе императору Николаю Второму граф С.С. Уваров, – последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества».