Яблони на Марсе

— На фирму, да, но не в космос. Я мечтал о космосе, а стал перегонщиком. Это вроде человека у богатого отеля, который паркует чужие «Роллс-ройсы», в то время как по ковровой дорожке шагают другие. Это, знаете ли, несколько унижает самолюбие.

— Каждому свое, видать. Я вот вполне доволен именно этой работой.

— И что, не хотелось бы рвануть выше? — с некоторой долей иронии спросил Петр. — Выйти за атмосферу, взглянуть на Землю со стороны?

— В космосе плавают, а не летают, сэр. А я люблю летать. Чувствовать сопротивление атмосферы, ее напор, управлять кораблем, а не плыть по рассчитанной на компьютерах траектории. Аэродинамика — это стихия! Борьба! А от баллистики веет каким-то фатализмом, согласитесь, сэр. Там ты пассажир, в лучшем случае инженер, но не пилот.

— С вами все ясно, — вздохнул Старостин. — Вы бы отдохнули, Стоун, завтра нас ждет трудный день.

— Успею, сэр. Вздремну, пока техники будут возиться с кораблем.

— В нашем деле за подготовкой лучше следить лично. И дело тут не в доверии. Привыкайте. В общем, считайте это моим первым приказом.

Он и сам решил немного поспать. День обещал быть гораздо сложнее, чем мог подозревать о том второй пилот.

* * *

Орбитер стоял на отшибе, в окружении прибывших накануне сотрудников филиппинского центра. Здание местного аэровокзала было полно зевак. Сюда, кажется, собрался весь остров заодно с немногочисленными туристами. Люди прилипли к стеклам и наблюдали за космической диковинкой. Кто-то из туземцев пытался подобраться ближе, благо никакого ограждения вокруг аэропорта устроено не было. Полицейские — такие же туземцы, но при дубинках — отгоняли сородичей.

Корабль напоминал ложку с двумя разваленными килями вместо ручки и короткими крылышками, на концах которых крепились похожие на веретено прямоточные двигатели. Их длинные конусы покрывали мелкие дырочки, как на мельчайшей терке. Именно эти дырочки питали картриджи воздухом на разнообразных режимах полета, а заодно не давали сорваться потоку.

Газоразделительные мембраны были одной из ключевых технологий, что позволили создать орбитер. Они отбирали из воздуха кислород, одновременно затормаживая и сжимая его, в то время как азот уходил в центральный канал и выбрасывался в атмосферу почти без издержек. Тем самым система охлаждения и двигатель были избавлены от необходимости прогонять через себя балласт.

Именно мембраны стали в свое время тем узким местом, из-за которых проект едва не закрыли. Чрезвычайно дорогие и очень капризные, они быстро перегревались, плавились и никак не набирали нужный ресурс. Бюрократы не желали давать добро на высотный полет, пока не получат от технарей гарантий. И тогда Старостин рванул в стратосферу без санкции и доказал, что мембраны способны выдержать гиперзвуковой поток. Мало того, благодаря полету был обнаружен эффект частичного восстановления картриджей в спокойном разреженном воздухе. А это давало необходимый резерв и фактически открыло дорогу проекту.

Затягивать время не пришлось. Техники и так едва уложились в добавочный срок. Так что Старостин начал нервничать, как бы теперь не опоздать.

Успели. Начальник технической группы протянул регламентный лист и, получив подпись, дал отмашку бригаде. Старостин набрал в легкие морской воздух, ароматы тропических растений, пожалев, что не может вот так же вдохнуть запахи осеннего леса, грибов, чтобы освежить их в памяти и запомнить уже навсегда.

Он поднялся в кабину, улыбнулся портрету Лисянского, достал из кармана талисман — пластмассового дракончика — и прицепил над приборной панелью. Газеты писали, что Старостин, как и любой русский космопилот, соткан из предрассудков. На самом деле из того, что журналисты отнесли к предрассудкам, добрая половина давно уже стала просто традицией. Помочиться на колесо — традиция, как и дракончик-талисман, а вот называть последний полет крайним — пожалуй, что предрассудок. Наверное, самый неискоренимый из всех. Дошло до того, что крайними называли действительно последние полеты. Просто на всякий случай. Вот и теперь Старостин, страстно желая, чтобы нынешний полет стал последним, про себя все равно называл его крайним.

* * *

— Танкер ушел с опозданием, — сообщил диспетчер. — Там какие-то траблы возникли. Но пока в график укладываемся. Координаты рандеву, курсы и эшелон сбрасываю в бортовой вычислитель. Их позывной «Ромео, один, один»…

— Принято, — подтвердил Старостин.

Визуальный контакт с «термосом» они установили уже через час. Стратегический танкер вычерчивал на небе четыре полосы инверсионного следа и был заметен издалека.

— Ромео, здесь «Нева». Выходим на позицию для заправки.

— Принимайте рукав, ребята, — раздался в наушниках женский голос.