Яблони на Марсе

— В Петербурге тоже побываю, — продолжал тем временем Кеннет. — Вообще интересно, насколько города на Земле соответствуют своим здешним тезкам. Если судить по трехмеркам, Эдинбург совсем не похож на эти переборки и иллюминаторы, хотя, конечно, грязен до неимоверности и наполовину населен какими-то отбросами.

Никите оставалось только обреченно кивать. Он сто тысяч раз видел Питер на трехмерках. Он знал в нем каждый панельный дом, каждый проспект — но никогда не мог представить этот город в реальности. Каков асфальт на ощупь? Как пахнет Нева? Каково это — мчаться на катере навстречу ветру?.. Он не знал.

— Я пришлю тебе письмо из Питера, — сказал Кеннет.

— Не нужно.

— Почему?

— Просто не нужно.

Кеннет не понимал Никиту. Кеннет думал, что это возможно — полететь на Землю, потому что ему самому это удалось. Но перед Никитой в этот момент расстилалась такая скорбная темнота, что из глаз чуть ли не текли слезы. У него даже промелькнула мысль ударить шотландца — просто так, для собственного успокоения, но он передумал. Кеннет ни при чем.

4

Кеннет уехал через два дня, на прощанье сказав Никите:

— Будешь на Земле, заезжай в гости.

Он так и не понял, что его слова — издевка и не более того.

Для Никиты эти два дня стали неким переосмыслением происходящего. Он впервые в жизни общался с человеком, который уезжал на Землю. Какой-то детали не хватало, пазл чуть-чуть не сходился. И потому сразу после отбытия Кеннета Никита пошел искать Кирилла.

Кирилл был у себя в комнате. Он лежал на кровати и играл в трехмерную стрелялку, лениво, без азарта, фальшиво насвистывая незнакомую Никите мелодию.

— Открыто, — крикнул он в ответ на звонок.

— Привет, — поздоровался Никита, войдя.

— Привет. — Кирилл отложил пульт в сторону. — Как дела?

— Нормально.

— С чем пожаловал?

Никита присел на край кровати.

— Кирилл, расскажи мне про Питер.

Тот нахмурился.

— Про что рассказать? Вы тут, на станции, лучше нас его знаете.

— Нет, — сказал Никита, — расскажи мне про настоящий Питер. Ну, например, каково это — идти по Рыбацкому проспекту вдоль Невы?

Кирилл улыбнулся.

— Да так. Идешь, не слишком чисто, трубы заводские вдали.

— Ну вот, — сказал Никита, — про это и рассказывай.

Кирилл покачал головой.

— Знаешь, в воспоминаниях Льва Толстого был такой эпизод: его старший брат, кажется, придумал игру, одним из условий которой было встать в угол и не думать о белом медведе. В общем, когда ты становишься в угол с твердым намерением не думать о белом медведе, ты понимаешь, что ты ни о чем, кроме белого медведя, думать не можешь. Так и здесь: расскажи что-нибудь о Питере. Я знаю Питер вдоль и поперек, но именно сейчас ничего толком не могу придумать и рассказать.

— Сложно.

— Считай, что я психолог. Недоучившийся, правда.

— А-а-а.

Никита недолюбливал психологов. В основном они пытались избавить пациентов от проблем, которые сами же предварительно и выдумывали.

— Я не пытаюсь тебя лечить, — заметил Кирилл, видимо, распознав выражение лица Никиты. — Ты задал вопрос, я пытаюсь оправдать то, что не могу толком на него ответить.

— А если я буду задавать более конкретные вопросы?

— Видимо, я смогу найти ответы.

— Опиши, как пахнет Нева.

Кирилл усмехнулся.

— Ты никогда, наверное, не нюхал стоялую воду. Нева, конечно, течет, а не стоит, но все равно пахнет застоем, водорослями, гнилью, железом. Но при этом — ты не поверишь — это самый прекрасный запах в мире.

Никита и в самом деле не мог понять.

— Почему прекрасный?

— Трудно объяснить. В Питере пахнет грязью и чайками. И камнями. И соснами, если поехать на залив. И топливом — от кораблей. И все равно это прекрасный запах.

Никита посмотрел в окно. Ржавый марсианский пейзаж простирался до самого горизонта.

— А где ты жил в Петербурге? В Кудрово? В Заневке?

Кирилл усмехнулся. Потом подумал немного, точно сочиняя ответ, изобретая его. Потом сказал:

— Ладно. Пусть будет революция.

— Что?

— Боюсь, я тебя разочарую, — ответил Кирилл. — Я жил почти в самом центре, на Казанской улице, около Невского проспекта.

Никита удивился: он не знал, что в Санкт-Петербурге есть такая улица. На станции ее не было.

— Где это?

— Неподалеку от Казанского собора, между Мойкой и каналом Грибоедова.

— Но… но в Питере нет таких мест!..

Кирилл рассмеялся.

— Никита, — сказал он, — ты себе не представляешь, как фильтруется информация, поступающая на марсианские станции. Я уверен, что ты видишь Петербург как совокупность Кудрово, Красной Зари и какой-нибудь Петро-Славянки. Примерно по этой схеме построена станция. Все, что за пределами, — не существует. На деле это не так. На деле Питер значительно больше и красивее. В нем есть центральная часть — Васильевский остров, его прекрасная Стрелка и Ростральные колонны-маяки, есть Дворцовая площадь с Александровской колонной, выполненной из цельного куска гранита, есть Эрмитаж — великолепный музей изобразительного искусства, обладающий богатейшей в мире коллекцией. Санкт-Петербург прекрасен, поверь.

Никита покачал головой.

— Но я читал в путеводителях, справочниках, я видел карты…